Где найти счастье? Вот так вопрос! Мышки задавали его друг другу без конца. И для каждой ответ был свой. Кто-то даже полагал, что счастье в принципе отыскать невозможно: оно само должно найти тебя и обязательно найдет - в нужный момент. Нука никогда не ждал, что оно само, ни с того ни с сего, вдруг возьмет и заявится к нему, маленькому мышонку. Да и как счастье его отыщет в таком большом запутанном мире? А потому он сам искал его – изо дня в день. И всякий раз находил.
Счастье поджидало его в самых неожиданных местах. Порою Нука лишь только выпрыгивал из норки и не успевал еще поглядеть по сторонам, а оно уже было прямо перед ним. Порою следовало сначала забежать за большой камень, ведь счастье очень часто лежало прямо за ним. Порою нужно было подождать, осмотреться как следует и уж тогда, мышонок знал, счастье возьмет, да и непременно свалится где-нибудь поблизости, а, порою, так еще и зашибет – впрочем, далеко не смертельно. Так что Нука не особенно любил, когда счастье было слишком большое. Счастье, как он считал, должно быть скромного размера – не совсем большим, но и не совсем чтобы маленьким. Ведь, если оно – огромное, то как его потом унести домой?
Вот только в тот, особый день счастье оказалось таким необъятным, что Нука не понимал вовсе, как оно появилось на свет. Перво-наперво он рассмотрел его издалека, с осторожностью; следом – подбежал ближе, обошел сперва быстро, бегом; ну, а после – медленно и важно. Все-таки было оно каким-то странным. Нука ненароком подумал даже, что такого дивного счастья в жизни ему еще не встречалось. Да и почему вдруг встретилось? Именно сегодня! Ни вчера. Ни завтра. А именно сегодня! Да и откуда оно, собственно, взялось? Вот так вопрос! Обычно счастье падало с неба, долго лежало на земле без всякого движения и сохло на солнце. Но именно тогдашнее, - особое счастье, - было почему-то совсем мокрым и даже, как будто, немного шевелилось.
Наверное, стоило его, конечно, обойти стороной. Ведь кому оно такое нужно? Однако счастье оказалось замечено не только Нукой, но и другими мышками и мышатами. И скоро все они, - сначала пугливо, а потом и важно, - собрались вокруг и стали думать, что же им со всем этим счастьем все-таки делать. Ведь нельзя же было бросить его на произвол судьбы! Тем более, что оно даже издавало какие-то звуки – такие тихие, жалостливые, что сердце каждой мышки невольно начинало дрожать. Но все же никто не представлял себе, каким все-таки образом можно было сдвинуть его с места. Ведь счастье было таким огромным, необъятным даже.
Старый Кек заметил, что, стоило легонько ткнуть счастье в нос, как оно тотчас начинало ползти в твою сторону. Путь был совсем близким, и тыкать его долго, в общем-то, не пришлось. Но все же потребовалось счастье настойчиво подтолкнуть – в самом конце: почуяв влажную прохладу Норы, оно вдруг попятилось обратно к свету. Вот только солнце уже садилось. И скоро Нора принялась дышать вовсе не прохладой, а блаженным теплом. Вот тогда счастье окончательно заползло в нее и с тех самых пор никогда Нору не покидало.
...
Скоро стало понятно, что счастье, в общем-то, не сильно отличается от маленьких мышат. С его появлением хлопот, конечно, прибавилось. Но все же было их не так много, как изначально некоторые полагали. К тому же, счастье было таким большим, таким теплым. Почти что горячим. И, если ночи выдавались холодными, к нему всегда можно было прильнуть и погреться, и даже послушать, как оно легонько журчит.
Кормить его тоже оказалось не так сложно, ведь у мышек всегда были маленькие мышата. Мышат оно, конечно же, не ело. Да и разве можно было бы такое стерпеть? Но счастье вовсе не отказывалось от того, что ели сами малыши, пусть ему и нужно было того самого гораздо-гораздо больше. Вот только, чем крупнее оно становилось, тем сильнее рос его аппетит. И скоро едва ли не каждая мышка в Норе должна была с счастьем делиться. Мышки совсем не злились на него, - разве что изредка, - и даже глубоко любили его и уважали. Ведь ни у кого другого во всей округе такого прекрасного, замечательного счастья и вовсе не было.
Проблемы стали появляться, лишь когда у счастья начали расти усы. Многие мышки даже полагали, что все их неприятности лезут именно из усов. Ведь, когда усов не было, все было хорошо. А потому счастью их не раз обстригали. Вот только проблемы это, увы, совсем не решало. А их в последнее время заметно прибавилось.
Порою счастье делалось чрезвычайно капризным. И подходить к нему, когда оно было не в настроении, стало довольно рискованно. Еще рискованней было приближаться, когда настроение у счастья вдруг делалось слишком хорошее. Ведь оно запросто могло поднять тебя за хвостик и начать подбрасывать в воздух – да так ловко, что можно было потерять значительную часть и без того короткого дня, снова и снова пытаясь опуститься на лапки. Раньше или позже, их большое счастье всех клало на землю и даже немного подталкивало к выходу, чтобы мышки могли бегать по округе, отыскивая для себя счастье поменьше. Теперь его нужно было выискивать гораздо-гораздо больше, ведь аппетиты их ненасытного счастья только лишь росли. А голодным оно становилось порою ну совсем невыносимым.
Так что с некоторых пор мышонок Нука искал не только маленькое счастье, но и большие ответы, искренне пытаясь понять, что же это такое свалилось им всем на голову. Вот только ответы ему дать никто не мог – по крайней мере такие, которые заслуживали его внимание. Ведь очень многие мышки, как Нука заметил давным-давно, были весьма и весьма глупыми созданиями и все время мололи какую-то чепуху. Хотя лучше бы им было, конечно, молоть зерно. Даже старый Кек порою начинал говорить какие-то уж совсем странные вещи, поверить в которые Нука совсем никак не мог.
Не так давно Кек заявил, что, если уж счастье упало на них, то так было где-то условлено. И теперь нужно его терпеть во что бы то ни стало. Когда же Нука спросил, кем, когда и как это самое было условлено, Кек раздраженно ударил лапкой – не произнеся, впрочем, ни единого слова. Нуке даже показалось, будто бы Кек был немного напуган, пусть и не желал этого признавать. А потому и молол всякий вздор – чтобы не считать себя трусом.
Но все же нужно было найти ответы. Найти их нужно было именно Нуке, потому что других мышек никакие вопросы особенно не интересовали. Мышек, как он заметил давным-давно, не интересовало вообще ничего, что выходило за пределы ежечасного существования. Мышки никогда ничем не интересовались, но неизменно во всем разбирались благодаря некоему загадочному «внутреннему чутью». Оно безошибочно подсказывало им все ответы. Следовало счастливчикам «послушать сердце», как все ответы приходили сами собой. А потому мышонку Нуке оставалось лишь удрученно вздыхать. Ведь сам он таким чутьем не обладал. Перед тем, как принять важное решение, Нука все очень долго обдумывал. Ему нужно было все как следует взвесить. Во всем разобраться. Посмотреть на ситуацию с разных сторон. То есть, по мнению многих мышей, попусту потерять драгоценное время. Ответы самих мышек, напротив, всегда были очень простыми. Главная неприятность заключалась в том, что они были неправильными.
То, что столь удобные ответы мышек были сущей ерундой, Нука знал совершенно точно. Ведь стоило только начать выстраивать по ним свою жизнь, как все тотчас становилось очень плохо. И мышкам приходилось раз за разом звать Нуку, чтобы он все исправил. После его, конечно же, отодвигали в сторонку. Ведь мышки все знали гораздо лучше него. Они не только лишь все знали и во всем разбирались, но и крайне охотно своими знаниями делились – в весьма навязчивой форме, то и дело грозно попискивая друг на друга. Кто пищал громче всех, неизменно побеждал. Ведь, - мышки хорошо знали, - что ум всегда соответствовал силе голоса. Да и сам пищавший обычно был очень большим и грозным – а, значит, очень умным.
За исключением редких споров, мышки проводили все свое время в ежедневных заботах. Когда же выпадали редкие свободные минуты, они стремились заполнить их какой-нибудь ерундой. К примеру, они каждый вечер собирались вместе в большом зале, - вычесанные, прилизанные, - и принимались ходить взад-вперед перед друг другом, то и дело поправляя усы. Для чего это делалось, Нука не совсем понимал. Ему всегда казалось, что было бы гораздо лучше заняться чем-нибудь полезным. Но он не собирался никому навязывать свою точку зрения. Нука заметил давным-давно, что пытаться убедить мышку в чем угодно оставалось, в общем-то, безнадежным делом. Даже если это что-то было настолько очевидным, что, - буквально, - изо дня в день лежало прямо у нее перед глазами. Мышки в принципе жили, стараясь ничего не замечать и ни о чем не думать. Они все свои силы тратили на то, на что тратили их все вокруг: заводили мышат, растили мышат, пищали на мышат и старались как можно реже поодиночке попадаться счастью на глаза. Словом, мышки всеми силами пытались не давать никаких поводов для дурных разговоров. Так уж было заведено у мышей: делай, как все, и все будут говорить о тебе хорошо. Ну, а тех одиночек, кто зачем-то «высовывался», они очень и очень не любили.
Было у мышек и другое развлечение, смысл которого от Нуки упорно ускользал. Они собирались все вместе в том же самом зале. Пискливая Бобо выпрыгивала из их стройных рядов, оборачивалась и принималась в очередной раз громко пищать.
- А! – пищала Бобо.
- А! – хором отвечали мышки.
- О! – снова пищала Бобо.
- О! – снова хором отвечали мышки.
- Ах!
- Ах!
- Ох!
- Ох!..
И так могло продолжаться часами напролет. Порою Пискливая Бобо все-таки прекращала пищать всякую белиберду и начинала пищать что-то даже довольно связное: «Вытягиваемся-вытягиваемся на носочках! Поднимаем лапки! Выше! Выше! Выше! Кто дотянется выше всех?! Ну, что же вы?! Давайте! Тянитесь-тянитесь!..»
Того, кто тянулся выше всех, неожиданно все очень хотели слушать. Ведь он тянулся очень высоко – а, значит, был очень умным.
Порою Пискливая Бобо вызывала к себе самых стройных мышек. Избранницы принимать расхаживать с важным видом взад-вперед, показывая всем вокруг, какие они все-таки замечательные. Порою мышки останавливались, оборачивались, бросали на зрителей такой странный, щемяще-напыщенный взгляд, будто у них в самом деле что-то вдруг появилось на уме, хотя Нука знал совершенно точно, что на уме у них обычно не было ничего – или же по крайней мере лишь совсем немногое. И вдруг всем становилось очень интересно, о чем же думает эта самая, особая мышка. Ведь она так важно ходила, так важно бросала свои странные взгляды – а, значит, тоже была очень умной. Все так завороженно смотрели на нее, так внимательно слушали, что и сама мышка невольно начинала думать, - вернее, только лишь полагать, - что непременно должна сказать что-то очень-очень рассудительное. Пусть говорить ей было обычно совершенно нечего, она все же очень любила, когда ее все слушали. А, значит, многое могло быть сказано, пусть лишь немногое подумано.
Сколько бы мышка ни пыталась, ничего кроме пары банальных бессвязных писков у нее обычно не выходило. Да и те вызывали один лишь смех. Смеялись большей частью именно мышата, покуда их спутницы стояли с такими оскорбленными минами, будто хохотали именно над ними. Они стояли, - надутые, - и упорно делали вид, будто бы услышанная только что глупость – вовсе не такая уж и глупость, как могло показаться на первый взгляд. Очень даже не глупость! Даже – умность! Ведь все их подружки так настойчиво кивали, нисколько не расходясь во мнении. А всем известно, что, если подолгу всем вместе настойчиво кивать, совсем-совсем не думать и побольше доверять чувствам, то совершенно что угодно может приобрести самый неожиданный, глубокий смысл.
Столь незатейливые мышиные развлечения обычно вызывали у Нуки лишь желание отойти подальше и заняться чем-нибудь полезным. Например, о чем-нибудь задуматься – не поверхностно, только лишь для вида и раздувания собственной важности, но задуматься по-настоящему, во всю отвратительную ширь. Посмотреть с одной стороны, с другой стороны, с третьей, с четвертой. Примерить и так, и этак. И в конце концов решить, что же все-таки такое выходит. Ну, или отправиться на прогулку и поискать счастье, пока другие мышата и мышки заняты непонятно чем. Ведь зимы всегда были очень долгими и холодными, а искать счастье в снегу, когда над головою воет стужа, маленькому Нуке совсем не хотелось. Лучше всего, конечно, было эти два занятия совмещать, чтобы уж совсем не терять время. Ведь столько всего нужно было собрать к холодам. Столько всего обдумать! Да и выяснить наконец, что же это у них такое за счастье, которое все растет и растет без продыху и совсем скоро, того и гляди, упрется ушами в потолок.
…
Так что в конце концов Нука решил с концами отдаться своему любимому занятию: поиску ответов. Вот только ни у входа в Нору, ни за большим камнем никаких ответов совсем не лежало. А потому Нука с каждым днем уходил на пару шажков подальше – искренне надеясь, что все ответы раньше или позже попадутся ему на глаза. Старый Кек просил его не отправляться слишком далеко. Ведь кто знал, что таилось вдалеке, у самого горизонта: за старым домом? Может быть, что-то и таилось. Да и как Нука потом сумел бы отыскать дорогу назад? Но Нука его не особенно слушал. Если другие мышки в самом деле могли запутаться на развилках, то для привычного Нуки не раз пройденные тропинки казались совершенно безопасными и даже знакомыми.
Так что в один из дней, Нука зашел и за большой камень, и за старый дом, и даже проскочил под забором и еще долго спускался другими тайными путями, проложенными неизвестно кем неизвестно когда. Кто-то уж точно ходил этими дорожками в прежнее время. И Нука был бесконечно благодарен своему невидимому помощнику, ведь теперь ему и самому не приходилось медленно пробираться сквозь непроходимые дебри.
И вот однажды Нука наткнулся на совершенно иного рода счастье, которая падало с высокого дерева. Он потратил немало времени, пытаясь прогрызться к сердцевине сквозь горькую, твердую кору. Все его труды с лихвой окупились. Ведь одно лишь такое счастье могло несколько дней кормить целый выводок мышат. Нука как раз жевал его, - такое сочное, - когда с ним вдруг приключилось большое несчастье.
Нука тотчас бросился прочь. Но несчастье кинулось следом – да так быстро и ловко, что он едва успевал переставлять свои коротенькие лапки. Нука кинулся под ворота. Несчастье клацнуло зубами прямо позади него. Он прыгнул в сливную трубу и затерялся в лабиринтах проложенных под травой тропинок. Вот только сколько бы Нука ни пытался спрятаться, несчастье неизменно его находило. Оно было такое страшное, такое яростное и неутомимое. Оно подкрадывалось тихо, всегда – со спины. Стоило только обернуться, как несчастье замирало. И Нуке приходилось подолгу вглядываться и гадать, действительно ли он смотрит на то самое или же это что-то другое.
В конце концов Нука с разбегу нырнул под лежавшую на земле черепицу, в темный проход – огромная, когтистая лапа протиснулась следом за ним следом и принялась терзать все вокруг. Нука невольно замер на месте. Он все стоял и стоял, дрожа, словно завороженный. Огромная лапа подбиралась все ближе. Она, чего и гадать, непременно бы его схватила, если бы кто-то вдруг не ухватил его первым и не потащил за собою в темноту. Нука так сильно испугался, что чуть было не бросился к своей погибели. Но кто-то надежно держал его хвост, не позволяя сдвинуться с места.
«Все! – пищал кто-то. – Все! А ну остановись! Ну-ка прекрати!..»
И Нука прекратил. И даже замер. Только его маленькие лапки продолжали дрожать как у старого Кека.
- Кто ты? – спросил Нука.
- Ходят тут всякие, - забормотал кто-то. – Ходят как у себя дома. И что же, по сторонам теперь совсем не нужно глядеть? Или на небо? Ведь упадет – зашибет! Да ведь и не только оно. По небу ведь тоже летают. Тоже – с когтями. Летают – высматривают себе обед! Высматривают глупых мышат!..
Кто-то вдруг резко обернулся, но лишь на мгновение. И Нука совсем не успел его разглядеть.
- Так-так, - сказал вдруг кто-то. – Ну и что тебе здесь понадобилось?
- Я... искал...
- Ах, он искал! Не иначе, как искал неприятности! Ну что ж, дружок, ты их нашел! Не иначе, как искал смерть! Тогда ты пришел в нужное место! Нет-нет, умирать рано! Нельзя умирать, покуда не свершилась правосудие! Искупление! Кровь! Кровь можно смыть только кровью!..
- Я – ищу ответы! – воскликнул Нука.
Кто-то вдруг замер.
- А я – ищу вопросы! – сказал он. – Давно мне их никто не задавал!
- Кто ты? – спросил Нука.
- Я – Тум-Тум!
- А я – Нука! Я хочу поблагодарить тебя за...
Тум-Тум громко прыснул в длинные усы.
- Мне не нужны твои ответы! – запищал он. – Мне нужны вопросы! Задавай вопросы, путник! Или ступай прочь! К своей погибели!
- Ладно, - ответил Нука. – Ты тут совсем один?
- Я?! – воскликнул Тум-Тум. – Как могу я быть один? Нет-нет. Ведь кто живет по одному?..
- Мне не нужны вопросы! – воскликнул Нука. – Я – ищу ответы!
- Ладно, - сказал Тум-Тум. – Я отвечу на твой вопрос: я – не один. Мышонку одному нельзя. Ведь мигом разорвут на части! Да-да. Только вместе можно выжить. Ты спросил, один ли я. Нет! – Тум-Тум с силой ударил себя лапкой по высокому лбу и заявил во всеуслышание: - Они все – здесь! Все – со мною! Помню каждого! Всякого! До единого! Да-да! Ну, а ты, я вижу, совсем один. Один – здесь. Ищешь смерть, не иначе. Нет, нельзя искать смерть. Сначала – месть. Сначала – искупление...
- Кто «они» такие? – спросил Нука. – Твое племя?
- Да.
- Расскажешь мне о них?
- Нет. Лучше я – покажу...
Тум-Тум потянул его за хвост бесконечными коридорами. Они проносились и проносились мимо. Стены бежали, скакали и шли. Они взмывали над головой – такие высокие, недостижимые.
- Мы - на месте! – объявил Тум-Тум.
Вокруг не было ничего кроме темноты. Тум-Тум наклонился, поднял что-то длинное. Во все стороны посыпались искры. Воздух наполнился зловонием. Нора вдруг озарилось солнечным светом. Высокие тени выползли из тьмы. Мышата и мышки, - не подвижные, - тянулись во все стороны, насколько видел глаз. Все они стояли без всякого движения, словно бы ожидая чего-то. Или кого-то.
- Как видишь, - сказал Тум-Тум, - они все со мною. Да-да. Нельзя. Нельзя забывать. Цена – слишком высока. Здесь ему до них не добраться. Никому. Никогда.
Тум-Тум поднял длинный каменный хвост и, плюнув на него, приладил к большой, обветшалой фигуре.
- Это – мой отец, Дум-Дум, - сказал Тум-Тум. – Дум-Дум был не очень умен. Он пал одним из первых. Он не желал меня слушать. Никто не желал меня слушать, даже когда пропал Мон-Мон. Скоро пропали Тон-Тон, Бам-Бам и Ува-Ува. Но и тогда никто не слушал меня. Следом – исчезли все их дети. Их родители и супруги. И снова никто меня слушать не желал. Никто не хотел давать мне вопросы. Никто не хотел получать ответы. Погляди вокруг, Нука. Видишь, сколько их? Все они были трусами! Они думали, - вернее, лишь полагали, - что Урундунтуй до них не доберется! Они думали, что они – лучше всех тех, кто пал от его руки. Они были так малодушны! Они боялись собственных мыслей. А уж думать о нем они и не смели. Они цеплялись за свое ничтожное счастье – слепые, бездумные, дрожащие. А Урундунтуй тем временем забирал их одного за другим, - Тум-Тум распрямился во весь свой могучий рост и объявил, ударив себя в усыпанную шрамами грудь: - Я, Тум-Тум, последний из рода Гонов-Гонов. Я видел, как пал мой клан. Я видел, как мой род – был прерван. Я свидетелем того, как мой дом превращается в руины. Оглянись вокруг, больше не осталось никого! Я видел и наш триумф, и нашу погибель. Я и сам едва не пал...
Тум-Тум снова поглядел на Нуку холодными, синими глазами. Он глядел долго и задумчиво. И Нука сумел наконец его разглядеть: у последнего из рода Гонов-Гонов недоставало левого уха; в колючей, серой шерсти скользили глубокие впадины – следы от когтей.
- Несчастье добралось и до тебя? – спросил Нука.
- О нет! – горько воскликнул Тум-Тум. – Это - они! Мои сородичи! Они сделали это со мной. Да-да, Нука. Не смотри на меня так. Мой клан едва не стал моей погибелью. Они были трусами. Ничтожествами. Дикарями! Они не желали меня слушать. Теперь все они – мертвы. Но их позор живет в веках! Я позабочусь о том, чтобы их порочная слава не исчезла вместе со мной. Они – умерли. Но их позор – будет жить вечно и вечно напоминать о себе. Они будут нести свою стражу даже после того, как меня не станет. И лишь маленькие, глупые мышата, - вроде тебя, Нука, - будут порою наталкиваться на мое творение и гадать, как оно появилось на свет. Все дороги ведут в мой дом, к безмолвному могильнику былого. Памятнику крысиного безумия!..
Тум-Тум зажег еще пару спичек и вложил их каменные лапы, тянувшиеся к нему со всех сторон.
- Кто такой Урундунтуй? – спросил Нука.
- О, он – чудовище! – воскликнул Тум-Тум, разом переменившись в голосе. Его слова дрожали, но вместе с тем – наводили ужас. Вселяли в сердце ледяной страх. – Он – самое ужасное существо из всех, с какими только может столкнуться мышонок в своей маленькой глупой жизни. Он – тот, кто является тебе в самых страшных снах. В твоих кошмарах. Он – убийца. Хладнокровный. Безжалостный. Ужас, преследующий тебя во тьме! Спящий днем, чтобы проливать кровь ночью. Спящий ночью, чтобы проливать кровь днем. Не выходящий из тьмы... или из-под солнца – тут по настроению, честно говоря. Вечно голодный. Вечно – страждущий. Вечно – переполненный яростью. Глаза его, как золотые пропасти отчаянья. Ты – видел их, Нука. Я – видел их. Тот, кто испытает на себе его взгляд, никогда более не будет прежним. Его глаза заставляют осознать в полной мере всю нелепую тщетность бытия...
Нука не совсем понимал, о чем говорил Тум-Тум – вернее, не понимал вовсе.
- Осознать – что? - спросил он тихо.
- Что мы, безумны! – воскликнул Тум-Тум. - Да-да, Нука. Мы – чудовища. Наша природа порочна. Не смотри на меня так. Мы – ужасные, безжалостные твари, не осознающие и жалкой доли той бездонной глубины окружающего нас безумия. Ты - не знал?
- Мне не нужны вопросы...
- Оставим формальности, - сказал Тум-Тум. – Ты - не знал, я спрашиваю? Ты узнаешь когда-нибудь. Молись, чтобы не было слишком поздно. Однажды ты поймешь, о чем я говорю. Всякий, кто ищет ответы, понимает раньше или позже – кроме тех счастливчиков, кто умирает глупцом!.. Урундунтуй лишь показывает нам нашу истинную суть; показывает, кто мы такие на самом деле за фасадами улыбок, добродетели, цивилизации. Кто мы, Нука? Мы – убийцы! Реки крови проливаются по его воле творится по его воле, но с нашего дозволения. Мы – дозволяем. И он – творит зло, нашими руками...
- Лапками?
- Мы – дикари, - продолжал Тум-Тум. – Вышедшие из пещер, чтобы вернуться в пещеры. Дикие! Мы – дикие, полуцивилизованные звери, что притворяются, будто знают что-то, но не знают ничего. Мы выдумываем себе приятные картины и гоняемся за ними, ступая по головам! Жить в согласии и любить друг друга – слишком сложное поведение для нас. Слишком непривычное. Мы не можем жить в мире. Мы не можем жить счастливо. Мы жаждем страданий. Лишений. Преодолений. Урундунтуй лишь подталкивает нас на кровавую тропу, а дальше мы сами указанной дорогой. Дорогой бесчинства и смертей. И мы всегда находим, как себя оправдать; как объяснить себе, почему мы – безвинны; почему мы всегда – на стороне добра...
Тум-Тум громко рассмеялся. И его одинокий хохот могильным гимном разнесся над каменными головами.
«Ты хочешь знать, кто такой Урундунтуй? – спросил он. – Урундунтуй – порочный дух, которого мы призываем из скуки. Нам слишком скучно жить в гармонии и достатке. Нам нужны терзания. Преодоления. Нам нужна вечная борьба. Нам нужен крестовый поход – во что бы то ни стало. Нам нужны непримиримые враги, чтобы наполнить ими наши скучные бессмысленные жизни. Наполнить их смыслом. Нам нужен тот, кто выдумает их для нас; кто нам скомандует «фас»; кто принесет с собой страдания. Мы призываем Урундунтуя поколение за поколением. И так без конца. И даже, когда его нет рядом, мы жаждем втайне его появления... Да, Нука, все именно так. Он – чудовище, безусловно. Но мы – чудовища не в меньшей мере: бездумные, трусливые, жалкие, невежественные твари. Глупцы, выдумывающие другим грехи и героически карающие за них. В безумном ослеплении мы караем праведников – не ведая, что творим; не зная за собой вины. Кто мы? Мы – животные! Дикие животные из джунглей! Именно так!..»
- Ну что? - спросил Тум-Тум. – Ты получил все ответы?
- Нет, - заметил Нука. – Есть еще один вопрос. Но это не так просто объяснить. Мы нашли что-то, Тум-Тум. Я не знаю точно, что именно. Мы унесли его домой. Мы взращивали его. Мы лелеяли его. Мы восхищались им. Но ему – всегда мало. Он хочет больше и больше. Всегда – больше!..
Тум-Тум задумчиво вздохнул. В его холодных, призрачных глазах промелькнули воспоминания былого – ужасные, невыносимые, от которых леденела кровь.
- Неужели вы настолько глупы? – спросил он. - Вы добровольно впустили в свой дом того, кто вас всех погубит? Насколько вы безумны, Нука? Если это правда, тебе не следует возвращаться: ты им не поможешь, и ты их не изменишь! Тебе остается лишь оплакивать их горькую судьбу…
- Но я должен вернуться, - ответил Нука. – Я должен их предупредить.
- Все тщетно, ищущий ответы, - сказал Тум-Тум. – Они не послушают тебя. Ты лишь навлечешь на себя невыносимые муки. Я знаю, что будет дальше. Я видел это собственными глазами и вижу до сих пор вижу – в своих снах. Они тебе не поверят. Ты и сам не захочешь верить – сперва. Ты будешь все отрицать, желая сохранить свой душевный покой. Но, раньше или позже тебе, ищущему ответы, придется признать очевидное. Прятаться будет негде. Первыми начнут пропадать те, о ком ты слышал лишь мельком; после – кого ты знал: знакомые, друзья, члены семьи. Они будут пропадать – внезапно. И никто не будет знать, где их искать. Да-да, Нука. Все будут бояться говорить о них, будто бы одно лишь упоминание о тех, кого больше нет, уже грозит им погибелью. Все будут бояться говорить; и еще больше – бояться думать. Они будут лгать другим и самим себе. Они будут все оправдывать – из страха. Потому что именно так и поступают ничтожества. Бремя правды для них невыносимо! И они возненавидят любого, кто осмелится ее говорить. Они охотнее присоединятся к тому, кто им лжет, кто сжимает плеть и стегает их ею… Но ты не должен следовать за ними во тьму, Нука. Должен видеть мир таким, какой он есть. И неважно, как много это приносит беспокойства, страданий и боли. Важна лишь – истина. Лишь истина сделает тебя по-настоящему свободным. Ты не можешь лгать себе. Не имеешь права. Цена – слишком высока. Оглядись, как следует, и ты – узришь ее...
Вокруг Тум-Тума вставали безмерные ряды усопших. Они тянулись во все стороны, будто ползущая из земли трава. Его окружал могильник, бессметный и необъятный, которому не было видно конца.
- То, что мы нашли, - пробормотал Нука. – Я не уверен, что это – Урундунтуй. Тот, большой, выглядел иначе. Как я могу знать наверняка, Тум-Тум? Ты можешь мне объяснить?
- О, я – могу! – ответил Тум-Тум. – Но слушай внимательно. Урундунтуя невозможно спутать ни с кем другим. Он – скрытен. Он приятен на вид. Он вызывает восхищение. Но не стоит обманываться. Его длинная шерсть скрывает от глаз истинную сущность своего владельца. Его длинные усы помогают ему чуять наши слабости. Наши желания. Наши мысли. Он знает нас даже лучше, чем мы сами. Он знает, что нам нужно говорить. Для него нет – личного. Любые твои тайны. Любые твои секреты – его дело. Он не терпит никаких тайн. Он знает, что совершает преступление. Он – боится, что и вы тоже узнаете. Он боится вас. А потому всегда видит вокруг себя врагов и без конца высматривает тех, кто может нанести удар...
- Что еще, Тум-Тум?
- Он убаюкивает вас. Он ласкает ваши уши. Но его язык сочиться ядом. Не вздумай верить ни единому слову. Смотри не на слова, а на дела. Лишь глупые мышки верят всему, что услышат. Они – такие глупые. Такие – наивные. Милые взгляду, бездумные твари! Они пищат в восторге при его появлении. Они слушает его, затаив дыхание. Знаешь, как понять, что Урундунтуй – лжет? Если он открывает рот, он – лжет. Он – сама ложь. Он не терпит истины. Он уничтожит любого, кто вздумает ее говорить; любого, кто попытается открыть другим правду. Они, слушающие его, будут делать то, чего никогда бы не сделали – в здравом уме. Но он сведет их с ума! Раньше или позже они подчинятся безумию! Глупцы не могут противостоять его воле. Они, его слуги, задергивает шторы, когда мир за окном не соответствует их представлениям о нем. Они будут до последнего зажмуриваться при виде неприглядной правды, даже если она, - изо дня в день, - покоится перед самыми их носами. И еще одно...
- Еще одно, Тум-Тум?
- Он всегда голоден. Ему – всегда мало. Он будет просить большего и большего. Он будет оправдываться тем, что лишь желает вас защитить. Но не смейте верить ему! Урундунтуй – отец лжи! Как только он окрепнет, то мигом сомкнет свои когти на вашей шее...
- Когти?
- Да! – воскликнул Тум-Тум. – У него - острые когти. Он точит их, чтобы «защищаться». Но нападает первым! Странное дело, Нука, он нападает лишь на тех, кто слаб; кто не может себя защитить. Урундунтую нужна лишь отговорка. «Казус белли». И он всегда его найдет, потому что правда не важна: важна лишь цель. Все, что приближает ее достижение – добро и истина; все, что отдаляет и мешает ему – ложь и зло, которое должно быть уничтожено любой ценой. А его цель всегда одна: держаться за власть до последнего, даже если для этого придется превратить все вокруг в безжизненные руины…
Тум-Тум умолк.
- Благодарю тебя, - сказал Нука. – Теперь я могу возвращаться домой. Только... не подскажешь мне, где он находится?..
Последний из рода Гонов-Гонов провел его к выходу. Солнце уже клонилось к закату.
- Урундунтуя здесь нет, - сказал Тум-Тум. – Так что ступай спокойно, Нука. Видишь вдалеке виноградник? Вот где твой дом. Ступай моей тропой, и ты найдешь его. Ну, а если заплутаешь, заберись повыше, и ты увидишь, куда тебе идти...
- Пойдем со мной, - ответил Нука. – Не оставайся здесь один.
- Я не могу! – воскликнул Тум-Тум. – Я должен ждать тех, кому нужны ответы. Не ты один ищешь их. Я должен приблизить падение Урундунтуя. И, покуда он жив, я связан клятвой. К тому же, если твои подозрения верны... я тебе не завидую. Быть может, тебе не следует возвращаться. Ты их не спасешь. Спаси себя…
Нука отправился в дорогу. Он бежал долго – гораздо дольше, чем прежде. Так ему казалось. Прежде он не знал об Урундунтуе. Но теперь ответы были вместе с ним и тяжелым грузом лежали на сердце.
Скоро Нука вновь увидел вдали низенький виноградник и долго бежал ему навстречу. В конце концов он подкрался к большому камню. Принюхался. Маленькое счастье, сморщившись на солнце, лежало перед ним.
Он был дома.
…
Первым делом Нука устремился в Нору. Ему нужно было знать наверняка и знать немедленно. Еще издали до него донеслись радостные возгласы:
- А!
- А!..
- А-а-а!
- А-а-а!..
- О!
- О!..
- О-о-о!
- О-о-о!..
- Ах!
- Ах!..
- Ох!
- Ох!..
Мышки, как и всегда, собравшись все вместе, занимались какой-то сущей ерундой.
- Просто а-ах! - пищала пискливая Бобо.
- Просто а-ах! - отвечали они хором.
- Просто о-ох! - снова пищала пискливая Бобо.
- Просто о-ох! - снова отвечали они хором.
Мышата и мышки стояли рядок за рядком, наклонив маленькие головки набок, нелепо трясли крошечными лапками и то и дело высовывали наружу розовые язычки. Для чего все это делалось, Нука совсем не понимал. Но в понимании мышей совершаемые ими глупости имели очень глубокое и важное значение.
- Нука! - воскликнул старый Кек, бросившись к нему. Он был слишком стар, чтобы заниматься ерундой вместе со всеми, а потому покачивал головкой, сидя в сторонке. – Ну-ка иди сюда! Где тебя так долго носило?
- Послушай, Кек, - ответил Нука. – Кто-нибудь пропадал, пока меня не было?
- Пропадал? Нет! С чего бы кому-то пропадать? Что случилось? Ты выглядишь обеспокоенным...
- Я потом тебе все расскажу. Сперва мне нужно кое-что понять...
Нука хорошо помнил наставления мудрого Тума-Тума, а потому очень сильно удивился, увидев того, кого искал. Ведь последний из рода Гонов-Гонов утверждал, что Урундунтуй был весь покрыт шерстью. Но у счастья никакой шерсти не было – даже на хвосте; собственно, как и длинных усов. Усы были очень короткие. Впрочем, молоко он по-прежнему пил с большой охотой. Однако молоко пили даже маленькие мышата. Но у Нуки и в мыслях не было заподозрить в них Урундунтуя, хоть шерсть у них все-таки росла. Когтей у счастья тоже не оказалось, а ведь должны были быть непременно. Нука долго рассматривал его большие лапы, но никаких когтей не нашел.
«Может, они еще не выросли? – подумал Нука. – Может, он – совсем еще маленький?..»
Одного взгляда на счастье было довольно, чтобы усомниться в последнем. Ведь оно и так лежало под самым. Если счастье и впрямь было маленьким, оставалось лишь поражаться тому, каким оно сделается, когда станет наконец большим.
«Нука! – запищала пискливая Бобо. – А, ну-ка отойди от счастья! Пусть себе спит!..»
Счастье немедленно проснулось от ее крика, поглядело на Нуку большим ласковый, желтым глазом и тихонько зажурчало. И от одного лишь этого журчания так легко и спокойно делалось на душе.
«Нет, - подумал Нука. – Никакой это не Урундунтуй. Не может такого быть! Это – счастье! Наше счастье! Наше большое, родное счастье!..»
Той ночью – впервые за долгое время, Нука спал спокойно. Все снова было хорошо.
А следующим утром пропал старый Кек.

Другие мои работы:

Рассказы:
Черные дни
Травите насекомых вовремя
Мать получает похоронку
Геноцид сферических коней в марсианских биолабораториях
Далекая-далекая история
Волшебная история
Бюро не ошибается
Большое убийство в Малом театре
О том самом времени
Большие перемены
Мышки находят счастье
Человек в костюме
Охота на лоха
Самый страшный зверь в джунглях
Межзвездный десант
Последний моветон мертвеца
Где обитают боги
Идиот
Черный графоман
Разговор с психиатром
Один на диване
Любите тех, кто будет вас убивать
Боевые голуби окраин
ДокУмент
Месть ковбоя

Миниатюры:
Умереть за Партию!
Коллективный акт
Сладкие грезы приусадебной тли
Когда люди становятся гусеницами
О Федоре Петровиче, который познал дзен
Времени нет
Как я полюбил ядерную войну

Черные ветра:
Избранник богов Море печали (Черные ветра)
Брат короля (Черные ветра)
Невиновный человек (Черные Ветра)
За Старыми тропами (Черные ветра)
Печальный Дольф (Черные ветра)
О порядках на Портовом дворе

Незаконченные:
Самоубийца
Натали
Хроники Империи
Свиная отбивная
Несвобода
Опиум

Отредактировано Графофил (27.01.2025 03:23:14)