Воздух. Не воздух – спертая химическая взвесь. Вязкий коктейль из солярки, штукатурной пыли, сырости и... чего-то мертвого. Гниющего. Может, мерещится? Шарф, натянутый на лицо, – слабая преграда. Под ногами – хруст битого стекла, предательски громкий в гробовой тишине. Обхожу ржавые трубы, зияющие гвоздями доски, скелеты стульев, ведра с застывшей грязью. Ощущение... странное. Сердце – ровный, тяжелый молот в груди. Не томное, нет. Метроном, отсчитывающий шаги в пустоте.
Страха нет. Должен быть – но нет. Только прищуренные глаза и собственное дыхание, хриплое, вырывающееся клубами пара в ледяной сырости. Иду вдоль коридора, не касаясь заплесневелых стен, испещренных бессмысленными надписями. Фонарик выхватывает из мрака облупившуюся краску, пятна неизвестного происхождения. Впереди – тусклый просвет. Окно? Ускоряю шаг.
Решетка. Грубая, ржавая. Преграда. На ней – замок. Ирония: висит, но не заперт. Сбрасываю. Глухой лязг о бетон эхом раскатывается по коридору. Решетка с протяжным, мучительным скрипом подается внутрь.
Мурашки. Внезапный леденящий ветер бьет в лицо, заставляет съежиться, вжаться в куртку. Он выталкивает меня из коридора в зал. Источник – огромное окно. В его углу – звездный пролом от разбитого стекла. Лунный свет стекает внутрь, холодный и мертвый.
И Он.
На стене справа – Дьявол. Граффити. Но не мазня – яростный выплеск. Когтистые руки раскинуты в победном жесте – Весь мир мой! Пламя, рвущееся из чрева, лизало потолок, стекало по стенам к полу. И там... Как я не заметил сразу? Пентаграмма. Огромная, искаженная. Окружена чуждыми символами. От нее – хвост из переплетенных линий и иероглифов, уползающий вглубь зала, в темноту.
Глянул в окно. Звездное небо, яркая, безразличная луна. Зашевелилось чувство – за спиной смотрят. Этот ледяной сквозняк, мертвенный свет, пентаграмма под ногами и яростный лик на стене – все сплелось в тугой узел страха, сдавивший горло. Следил за хвостом символов. Он вел... к двери. Заколоченной. На гниющем дереве, когда-то синем – еще одна пентаграмма и надпись, выведенная нервно: "НЕ БУДИ ЗВЕРЯ". Сквозь щели пробивались жалкие лунные лучи. Доска была исполосована глубокими зарубинами, будто кто-то лютовал здесь с топором.
Отогнав леденящий образ, уперся в доску. Рывок – гвозди завизжали, сдаваясь. Еще рывок – доска с грохотом на пол. Пнул дверь – рассыпавшееся ограждение рухнуло. Шагнул внутрь.
Еще один зал. Забитые двери. Коридор. И витая лестница, уходящая вверх, в непроглядную тьму. По стене, по ступеням – тот же хвост символов, ползущий наверх. Стены – сплошное полотно угроз и кошмаров. Стеклянная гора целых стекол. Рулоны выцветших обоев, как свитки мертвеца. Газетная труха под ногами. Обходил двери, коридор казался ловушкой. Лестница. Шаг за шагом вверх. В голову лезли картинки: распоротые животы, стеклянные глаза, кучи окровавленных волос, алые точки во мраке. Почему сейчас? Рот пересох, ноги стали ватными. Фонарик... померк. Моргнул – и он погас. Сердце сорвалось в бешеную пляску. Холодный укол страха вонзился под ребра, разливаясь ледяным ядом. Глаза напряглись, впиваясь во мрак. Остановился. Желание – зажмуриться изо всех сил. Открыть глаза – и быть дома. В тепле. В кресле. Книга...
Телефон. Липкими пальцами вытащил. Экран – тусклая, умирающая лучина. Светало? Нет. Просто здесь, наверху, не было разбитых окон. Узкий коридор. Стены – сплошной крик угроз и похабщины. Одна дверь в конце. Третий этаж? Воздух чуть менее сырой, но тяжелее. Каждый шаг – будто к ногам прилипают гири. Подошел. Дверь. Обклеена по периметру и крест-накрест желтыми бумажными лентами. На них – те же безумные символы, что на полу внизу.
Сквозняк ударил в спину. Мурашки побежали, но теперь это был чистый, неразбавленный страх. Любопытство гнало вперед, а воображение дорисовывало в темноте шевелящиеся тени, слышало шаги за спиной. Этот заброс – лабиринт кошмара, сошедший со страниц хоррора.
Схватился за ручку. Тяну. Не поддается. Ленты. Сорвал диагональную – бумага порвалась с сухим шелестом. Вторую. Из-за двери – глухой стон? Или сквозняк завыл в щелях? Последняя лента. Отрываю. Тишина. Прислушался... Снова. Глухой, приглушенный вопль. Будто сквозь толщу земли. Замер. Сердце колотилось в висках, в ушах стоял звон. Щеки горели, ладони скользили по металлу ручки. "Не трус! – будило что-то внутри. – Просто проверка... Заброшка..."
Глубокий, сдавленный вдох. Рука тянется к ручке. Ледяной ветер вдруг обвил все тело, сковал. Словно невидимые руки держат. Собрав всю волю, рванул дверь на себя, вскрикнув от усилия. Нога поскользнулась на стеклянной крошке – и я падаю. Удар локтем. Боль. Задыхаюсь. Сердце – бешеный молот. Но... Ха! Ничего. Поднимаюсь, отряхиваюсь, направляю тусклый свет экрана вперед...
И вижу Его.
Снова граффити. Огромная кошачья голова. Глаза – два расплавленных угля, пылающие в темноте. Прищурился. Контуры... Слишком четкие. Слишком... выпуклые. Неуловимое движение? Потер глаза. Зажмурился. Открыл.
Это не рисунок.
Голова качнулась. Пасть распахнулась – немыслимый, леденящий душу вопль разорвал тишину, покатился волной по пустым цехам, завыл в трубах. Существо рванулось вперед – сквозь меня! Ледяной вихрь, запах озона и тлена. Звон бьющегося стекла. Глухие удары где-то внизу. Еще один вопль, еще более неистовый, полный торжествующей злобы. Туман, сгустившийся на месте головы, змеей рванул вниз по лестнице.
Дверь за спиной – хлопнула! Стены содрогнулись. И смех. Злобный, язвительный, надрывный. И голос – два голоса в одном, мужской и женский, сплетенные в дисгармонии:
— Не вышло, хранители! А-ха-ха-ха! Не-вы-шло!
Бормотание нарастало. Стены сжимались. Кровь ударила в виски. Сердце рвалось из клетки. Ноги подкосились. Дверь позади задрожала – не успел обернуться, как невидимый кувалдой ударил в грудь. Отбросило к стене. Воздух вышибло. Перед глазами – снова Она. Кошачья голова. Пасть в оскале. Смех. Вопль...
Тишина. Абсолютная. Тьма. Пустота в голове. Ощущение... падения вверх. Невесомость. Беззвучность. Чистота. Не уходи...
— Эй! Марк! Очнись! Марк! Открой глаза, хватит дурака валять! – Голос. Знакомый. Далёкий. Пробивается сквозь вату небытия.
Ощущение... Пощечина. Еще одна. Веки слипались, но я заставил их открыться.
— О... Друг... — Аннин голос дрожал. — Ты нас... знаешь ли... напугал...
Рядом маячили силуэты Вовки – зачинщика этой ночной авантюры – и Толяна. За спиной – не ночь. Яркий, режущий глаза солнечный свет. Я резко поднялся. Огляделся. Боже... Я снаружи. Кошмар... кончился? Выдохнул. Тело ломило, голова гудела, будто вчерашняя попойка ударила по полной. Но кошмар... кончился.
Да?