Мы топали в травмпункт. Точней топал Ильяс.
Родители обычно ему покупали кеды на размер, а то и на два больше, то есть «навырост», чтобы на следующее лето хватило. Вот из-за этого Альбатрос всегда шумно топал. Почему Альбатрос? Как-то раз Вовкин отец сказал ему – "Лететь тебе, Ильяс, ещё по жизни, как альбатросу до берега", вот с тех пор за Ильясом и закрепилась кличка Альбатрос. Хотя, по мне, он был, скорей, как воробей. Там клюнет, здесь крошку перехватит, что-то быстро прочирикает – и уже куда-то упорхал. Непоседа был, точь-в-точь как эта маленькая пичужка. Но Ильясу нравилось кличка Альбатрос, и он всегда с гордостью отзывался на это прозвище. Хотя сначала он обижался, пока моя мама не прочитала ему из энциклопедии, что эта за птица.

Я хромал, и в травмпункт шли из-за меня.
Мы играли в ловитки на крышах гаражей, и я, уворачиваясь от Ильяса, сиганул с одной на другую. А там был настелен шифер, уже состарившийся от времени и местами покрывшийся мхом. Вот он и треснул, когда я приземлился на него со всего маха, и моя правая нога по колено провалилась сквозь крышу. Сначала и не больно было. Я просто выдернул ногу из дырки и хотел бежать дальше, ловить Альбатроса (он, прыгнув за мной, «замаял» меня в воздухе), как тот присвистнул и ткнул пальцем, указывая мне на ногу:
— Смотри, Игорь, у тебя штаны порвались.
Я глянул вниз и обомлел: 
"Всё, вот мне влетит от мамы!", — сразу же подумал я, увидев рваный разрез длиной в спичечный коробок на правой штанине. И тысяча холодных лапок страха пробежались по моей спине, оставляя на ней следы, покрытые инеем. До отцовского ремня я не допрыгался, но несколько дней домашнего ареста мне уже были обеспечены.
— Посмотри, может ногу поранил, — тем временем посоветовал мне Ильяс сочувственным тоном. Он хорошо знал, какое наказание мне грозит, и, конечно, переживал за себя. Если меня запрут дома, то он останется один. Вовка три дня назад сломал руку, и его не выпускают на улицу. Хасик, Ибрашка и Альберт разъехались к родичам по сёлам. Близнецы Сашка и Димка с родителями на Чёрном море. Артур в Ереване у бабушки и дедушки, а Юрка в Тамбове…. Что ему, с девчонками, что ли играть или с малышнёй? 
Он трагично вздохнул и подытожил свои мысли, а то, что он думал именно так, догадаться было нетрудно:
— Да ладно, если тебя накажут, я буду к тебе приходить. Тётя Аня очень вкусные пирожки делает.
Тётя Аня – это моя мама, праведный гнев которой мне ещё предстоит в энный раз испытать на себе. А на счёт пирожков Альбатрос прав, мамины изделия из теста все «хомякали» с удовольствием. Но он и сам себе не изменил, вспомнив про пирожки. Ильяс никогда никого из пацанов не бросит в беде, что бы нам ни грозило. Но при этом он съест все ваши конфеты. Хотя, всё же, его верность ценилась выше, чем килограмм уплетённых им ваших сладостей. 
Пока Альбатрос предавался своим нелёгким думам о своей судьбе, я, опустившись на левое колено, стал закатывать правую штанину. Мы сразу увидели тоненькую красную дорожку, которую, упарившись в носок, кровь прочертила по голени.  И он, чуть не заорав, указал мне на неё пальцем:
— Вот! Хорошо, что я тебе подсказал посмотреть!
Будто я и сам бы не догадался глянуть, что ещё случилось со мной, кроме порванных брюк! А Ильяс тем временем продолжал делать глубокомысленные выводы.
— Ага, если есть кровь, значит, ты разбил ногу. Слушай, если ты поранился, то может тётя Аня пожалеет тебя и не станет наказывать? И не запрут тебя дома? — и сразу распорядился. — Давай, крути штаны до колена.
Ну вот и оправдалось моё предположение, что Ильяс больше думал о том, что ему не с кем будет гонять по улице. Но я не злился на него за это. Потому что, даже если родители не проявят снисхождения к моим уличным ранам, он честно просидит со мной весь срок моего наказания, поедая всё вкусненькое в нашем доме.   
Нет, мама Ильяса готовила много, и у них дома всегда была еда. И кто бы к ним ни зашёл даже просто что-то спросить, тётя Ася всегда звала за стол. А ребятне, отказывающейся от приглашения, совала фрукты или конфеты. Просто Ильяс, в отличие от его старшего брата и младшей сестры, всегда хотел кушать и ел всё, что было съедобным.
Короче говоря, рана обнаружилась, когда я докатал штанину до середины голени. Она, к нашему удивлению, оказалось большой и какой-то вывернутой мясом наружу. А чему мы больше удивились, так это количеству крови, которая проложив дорожку до носка, больше не текла.
Ильяс, рассматривая рану на моей ноге, констатировал озадаченным тоном:
— Блин, крови-то как мало. Помнишь, я на гвоздь наступил, так у меня она прям хлестала… А тут такая ранииище и – фьюить! – крови кот наплакал…
Он даже и не скрывал своего разочарования. По его мнению, получив такую рану, я должен был залить кровью всю крышу гаража.
Ну а мне, честно сказать, в этот момент было плевать, что он думает. До тех пор, пока я не увидел свою повреждённую ногу, она просто саднила. Но как только я рассмотрел, какую рану получил из-за провала в крыше, нытьё в голени мгновенно переросло в невыносимо режущую боль, которая вышибла у меня из глаз пару слезинок. 
И как я ни старался, чтобы Ильяс не увидел мокроту на моих глазах, этот шустряга успел рассмотреть сырость на моём лице. Но, к моему облегчению, Ильяс не стал смеяться надо мной из-за пролитых слёз.
Он впервые с того момента как заметил мои порванные брюки, с искренним сочувствием, скорчив соответственную гримасу, спросил меня:
— Больно, да?
Я, быстро стерев рукавом с лица влагу, кивнул.
Ильяс поцокал языком и покачал головой: это было верхом проявленного им сочувствия к кому-либо, точь-точь скопированное со своего отца.
— Давай тогда в травмпункт, что ли? Хочешь, я тебя отнесу?
Я отказался. Но знал, скажи бы я "да", Альбатрос трещал бы по швам, но тащил меня.
— Ну что, давай я спрыгну и помогу тебе спуститься? —  предложил он.
Но я, переборов боль в голени, к которой ещё присовокупилась нытьё в колене, отрицательно покачал головой:
— Вниз прыгаем вместе.

Ильяс топал, я хромал, а вот Маринка шла, вышагивая, как пава.
Маринка, Мариночка, Маришка – первая красавица и умница во дворе, а также в нашем классе. И, наверное, во всей школе… Ну и… А чего? Вся наша компания была влюблена в Маринку. Да и многие в школе. Но за весь город, конечно, не скажу, не все же её знали.
Всегда в опрятном платьице. На ногах белые гольфы. А русые волосы сплетены в две косы, украшенных бантами. И голубые глазищи…
То, что все мы были влюблены в Маринку, уже само собой подразумевало соперничество между нами. Но мы на нашем совете постановили, что между друзьями не может быть драк из-за девчонки. Пусть сама решает, кто же из нас лучший. 
А вот нам даже в голову не приходило, что Маринка может выбрать кого-то не из нашего двора. Поэтому нашу ревность друг к другу вымещали на мальчишках из школы или пришлых. Если вдруг кому-то из нас казалось, что одноклассники или кто-то из школы начинал оказывать ей чрезмерные знаки внимания, то его зазывали "за угол", место, где проходили все разборки между пацанами, и кто-то из нас дрался с ним. К слову сказать, драки были честными, один на один. Только, правда, поддержка в лице болельщиков всегда была больше на стороне нашего бойца. Но вскоре в школе поняли, что Маришка неприкосновенна, и старались даже не смотреть в её сторону. Все, кроме Мишки.
Маринка как-то сказала, что никогда не видела крыс. И вот мы с Ильясом прошлым летом пробрались в школьный подвал и поймали там крысу. Крыса была большая и отчаянно сопротивлялась, но в конечном итоге мы победили. Оцарапанные, с разбитыми коленями и покусанные сопротивляющимся зверьком, я и Ильяс с довольным видом продемонстрировали наш трофей Маришке.
Девчонки скакали на прыгалках, а увидев крысу, с визгом разбежались по двору. И только Маринка осталась стоять на месте.
— Ух ты, какая смешная у неё мордочка, — подвела она итог осмотра пойманной нами крысы и тут же распорядилась. — А ну, не мучьте животное, отпустите её!
В итоге мы с крысой остались довольны. Крыса – потому что, почуяв свободу, рванула так, что, казалось, будто её задние лапы взлетали над головой. Мы –  оттого что Маринка весь вечер рассказывала о крысе и о том, как Ильяс и я поймали зверька, чтобы она его посмотрела. А наши друзья-соперники молча сопели, поглядывая на нас с Ильясом недобрым взглядом. Думаю, если бы не договорённость о мирном завоевании Маринкиного сердца, то случилась бы большая драчка.  То, что нам двоим потом целый месяц кололи уколы в живот от бешенства, для нас с Альбатросом уже не имело никакого значения. И это даже подняло в компании наши ставки.

Ну так вот, когда я согласился пойти в поликлинику, мы с Ильясом, держась за край крыши, спрыгнули вниз. И оказались лицом к лицу с Маринкой. Она, оказывается, пересматривала свои альбомы с гербарием и с удивлением обнаружила, что в коллекции нет листьев ореха. Вот поэтому Маринка была одета в брючки, блузку, а на ногах красовались кеды. Маринка решила сама залезть на дерево и сорвать недостающие в гербарии листья. За гаражами как раз росли три нужных дерева, поэтому она и пришла сюда. А увидев нас, бегающих по крышам, обрадовалась, что ей не нужно будет самой лезть на дерево. Но пока она добралась, я уже успел провалиться, и она слышала все рассуждения Ильяса о порванных штанах, моей ране и её последствиях. И как только мы встретились с ней взглядами, Маринка сразу спросила:
— Игорь, тебе больно?
На её личике появилась гримаска сочувствия.
Я покраснел и помотал головой:
— Нисколько. Ну ващще не болит…— вложив в это "ващще" абсолютное презрение к боли.
Она вздохнула:
— Дураки вы, мальчишки. Вот когда-нибудь сверзитесь вниз и сломаете шею… — это она повторила слова деда Поликарпыча. Правда, в его варианте ещё присутствовали несколько крепких выражений. Но, так как она была девочкой, то, естественно, их пропустила.
Маришка присела на корточки и потребовала:
— А, ну-ка, покажи ногу.
Я, кажется, вообще стал пунцовым и отставил пораненную ногу назад:
— А чего там смотреть? Просто царапина…
И тут вступил Ильяс. И тон его молниеносно изменился. До этого звучащее в нём сопереживание куда-то улетучилось, уступив место язвительности.
— Хех, чего там смотреть? Содрал немного кожи и всё. Хорошо, что не разревелся, как… малыш.
Заминка перед "малышом" была вполне понятной. Альбатрос хотел сказать, "как девчонка", но вовремя сообразил, что Маринка и есть девчонка. И выданная им фраза сразу бы ушла ему в «минус» в её глазах.
Но Маринка, кажется, поняла, и так посмотрела на него, что, казалось, не он стоит над ней, а она над ним.
И уже приказала мне, тоном, не терпящим отказа:
— Долго я буду так сидеть? А ну, показывай!
Я продемонстрировал кулак Ильясу, но при этом не прошептал ничего обидного из-за того, что он не сдал Маришке мои слёзы. И потом подвинул правую ногу вперёд. Маринка сразу ойкнула, увидев повреждённую голень и возмущённо напустилась на Ильяса:
— Это "просто кожу содрал"?! Да ты посмотри, какая рана!
Она распрямилась, и мы увидели, что её лицо немного побледнело.
— А ты не обманывай, что не больно. Тоже мне, герой нашёлся… Давай, Ильяс, отведём его в больницу, — и предложила:
— Если больно наступать, то обними нас за шеи, так ты будешь опираться на нас. Я это в кино видела. Про войну. Так помогают передвигаться раненым в ногу.
У меня заухало в груди сердце: дойти до поликлиники в обнимку с Маринкой?! Да я готов был уже признаться, что нога болит так, что ступить на неё не могу. Вот только слезу для пущей наглядности вряд ли уже выжму. Однако, идти и постанывать смогу.
Но тут вмешался Ильяс.
— Чегооо?! — протянул он, нахмурившись. — Идти с ним в обнимку? Да никогда! Вон как он вниз с крыши сиганул! Сам может топать. А если скажет, что нет, то это из-за тебя, Марина.
И пояснил, скривившись:
— Типа, гуляет, с тобой обнявшись, — и, махнув рукой, Альбатрос наотрез отказался помогать дойти мне таким способом до травмопункта:
— Даже не просите! 
Маринка посмотрела на меня, чуть сузив глаза:
— Это правда? Ты так думаешь?
Я деланно фыркнул, подумав про себя:
"Ну да, конечно!"
А вслух запротестовал:
— Да ну, ещё обниматься… И вообще, это вы между собой разговариваете, а я слова не сказал. Я и без вас обойдусь. Сам дойду.
И захромал в сторону остановки.
А в душе разгорелись угольки обиды на Ильяса. Если бы не он, то шёл бы сейчас в обнимку с Маринкой. Впрочем, его ревность была вполне ожидаема.

До поликлиники можно было доехать на автобусе или трамвае. Всего две остановки – и полный набор медицинских услуг: поликлиника, больница и скорая помощь, всё в одном месте. Все пацаны в округе, минуя дом, прямиком направлялись туда, если получали травмы, несовместимые с домашним лечением. И, кажется, доктора знали нас уже в лицо и поимённо. Особенно дед Поликарпыч, врач-травматолог и, по совместительству, наш сосед. Это он страшно ругал нас, завидев, что мы бегаем по крышам гаражей.
От злости на Альбатроса я зашагал довольно быстро и успел пройти метров десять, когда Маринка окликнула меня. Хотя, если честно сказать, было больно наступать на пораненную ногу, и от этого я стал прихрамывать ещё сильней. Удаляясь от гаражей, я услышал, как Маришка сказала Ильясу: мол, смотри, как он хромает. Тот пробурчал, что я просто выделываюсь, чтобы она меня пожалела. Тогда она крикнула мне, чтобы я остановился:
— Игорь, постой! — и быстро подошла ко мне.
— Ты же сильно хромаешь, и тебе идти тяжело… Давай, позовём взрослых мальчишек, и они помогут тебе.
— Сам дойду, — буркнул я и пояснил Маринке: — Они все с утра уехали на пруд. Нас с Ильясом звали… Но я дал маме слово неделю не ездить туда.
Тут же вставил своё слово подошедший Альбатрос:
— Вот. Не дал бы слово, поехали б на пруд, и с ногой ничего не случилось бы.
— Не с тобой разговариваю, — продолжал бурчать я.
Всё же сильно на него обиделся.
А тот только хмыкнул:
— Ну, и здорово.
— Ну, и не лезь тогда, — вызывающим тоном я попытался поставить точку.
Но он даже не обратил внимания на моё предупреждение:
— И что будет?..
Точку в нашем с ним препирании поставила Маринка. Она топнула ногой и оборвала Ильяса:
— А ну, хватит! — распорядилась она, глянув на него колючим взглядом, а после адресовала его и мне. — Ой, какие же вы, мальчишки, дураки! Вам бы только подраться…
На что я возразил ей:
— Мы между собой не дерёмся. В смысле, с пацанами с нашего двора. А только с чужими.
А Ильяс поддержал меня:
— Ты когда-нибудь видела, чтобы мы дрались между собой?
Маринка промолчала, а он покачал головой:
— Вот! Зря наговариваешь на нас…
Но она всё же оставила слово за собой:
— Зато ругаетесь. Вон, упёрлись, как два ишака, и бурчите друг на друга. И главное, без всякой на то причины.
Тут мы переглянулись с Альбатросом. Ну, не станем же мы ей объяснять, что она сама и была тому причиной!  И поэтому не ответили ей.
А она только ещё больше уверилась в своём ошибочном выводе:
— Ну вот, я оказалась права!
И следом сделала то, что меня окрылило, а Ильяса ошеломило.
— Ладно, нам надо быстро в травмпункт. А то ещё инфекция попадёт в ранку, —  сказала она и, взяв меня под руку, мягко потянула в сторону остановки. — Давай, пошли потихоньку.
А у меня от её прикосновения аж тёмные мушки залетали перед глазами. Сердце разом замолотило, а кровь, кажется, со всего тела быстро перетекла в голову. И я окаменел. Потому что с этими процессами в моём теле возникло неведомое мне ранее чувство, которое полностью парализовало мои двигательные функции...
Но Маринка, не заметив моего состояния, потянула меня сильней.
— Чего встал? Давай, двигай.
Я же очнулся и, незаметно для неё, вздохнул полной грудью. Это простое действие помогло стряхнуть возникшее оцепенение. И я почувствовал, как по всему телу прошла волна блаженства. Впервые в своей жизни я был под руку с девчонкой. И не просто с какой-то, а с Маринкой. И пусть тому причиной было то, что она помогала мне идти. Главное, она касалась меня!  И, знай бы я раньше, что так будет, то специально поранил бы ногу.
Я победно глянул на сникшего Ильяса и прочитал в его взгляде много пожеланий в свой адрес. Хорошо, что он в этот момент не был Инквизитором, а я Грешником. Досталось бы мне на орехи. А ещё я уловил его красноречивый вздох, возвестивший: "И почему это не я разбил ногу?".

Так мы дошли до остановки. Ильяс топал. Я хромал. Маринка вышагивала павой, держа меня под руку. Правда, когда мы минули наши дворы, она мягко вытянула свою руку, продолжая идти рядом. Перед остановкой была улица, полная народа. И она, наверное, стеснялась идти со мной под руку. Одно дело – во дворе, где никого не было, кроме Ильяса. И совсем другое – улица, полная чужих людей. А вдруг ещё кто из знакомых увидит? Честно сказать, я и сам занервничал, когда мы подходили к границе дворовой территории. К ней вела протоптанная среди кустарника тропинка, по которой мы и шли. Но первым убрать свою руку я не решился: а вдруг Маринка что подумает и обидится?
Мы подошли к остановке, расцепив руки, и с наступающим нам на пятки молчаливо-насупленным Ильясом.
К слову сказать, мы удачно прибыли к месту. Через минуту из-за поворота выехал трамвай и быстро добрался до нас. Так что у нас не было времени на какие-либо разговоры.
Трамвай остановился, дверь отъехала в сторону и прямо к нам шагнула Маринкина тётя, сестра её матери.
— О, привет, племянница и пацаны!
И сразу спросила:
— Ага, вы куда-то направляетесь?
Мы вежливо поздоровались. И Маринка, на правах родственницы, ответила за всех нас.
— В больницу, тётя Света…
— Оу, — встревоженно воскликнула женщина и осмотрела Маринку:
— Что с тобой?
Но та отрицательно покачала головой:
— Со мной всё в порядке, — и указала на меня пальцем. — это Игорь ударился ногой, и у него большая рана.
Женщина облегчённо выдохнула и сразу замотала головой:
— Ой, ты ничего не подумай. Я порадовалась, что с Маришкой всё хорошо, — пояснила она мне и распорядилась:
— А ну, показывай ногу.
Я, смущаясь, закатал штанину:
— Ух… Болит? — выдохнула женщина, рассмотрев мою рану.
— А-а-а, немножко…— я поспешил её успокоить.
Но тут влезла Маринка:
— Врёт он всё! Знаешь, тёть Свет, как он хромает?
Я покраснел и запротестовал:
— Не вру! Я же стою на ногах!
Маринкина тётя поощрительно улыбнулась:
— Молодец, мужчиной растёшь, — на что сама Маринка фыркнула, обидевшись, что тётя Света не поддержала её.
А пока выясняли что да как, дверь закрылась, и трамвай уехал.
— Ой, упустили…— расстроилась Маринка. — Ну ладно, поедем на следующем. А может, автобус подойдёт.
Но тут заговорила тётя Света:
— Поедут, но только они. Я вообще-то за тобой заехала, племянница. Сейчас пойдём домой, ты переоденешься, и мы поедем в город, — и по её голосу стало понятно – никаких отговорок она не примет. А Маринка обречённо вздохнула. Кажется, она была настроена проводить меня до травмпункта. И это порадовало меня.
Потом она уже обратилась к нам:
— Сами доберётесь? Или кого-то из взрослых вам прислать? Я бы вас сама проводила, да вот встреча у меня назначена…
— Зачем взрослых беспокоить? — наконец подал голос и Ильяс. — Чё, мы маленькие, что ли? И не впервой…
Женщина улыбнулась:
— Я ж говорю, настоящие мужики растут, — и уже смеясь, пошутила. — Вот давай, племяшка, присматривайся к ним. А то потом уведёт какая девка таких орлов то.
Эта её шутка вогнала нас троих в краску, ещё больше развеселив женщину.
— Ага, кажется я угадала, — добавив огня к своему смеху, сделала она вывод. — Ну, то, что эти орлы уже нацелились на голубку, это понятно. А на кого голубка поглядывает, орлам не разобрать…
Но тут уже её прервала Маринка, лицо которой вовсю полыхало алым. Она топнула ножкой и вскричала:
— ТЁТЯ СВЕТА!!! — и на её лице калейдоскопом заметались смущение, обида и возмущение. Она пару секунд пыталась что-то сказать, но потом в сердцах махнула рукой. — Да ну вас всех…
И побежала в сторону двора.
Тётя Света с улыбкой проводила племянницу взглядом. И когда та скрылась за кустами, обратилась к нам, уже с серьёзным лицом:
— Ладно, парни. Тогда сами доберётесь до больницы. Деньги хоть есть на проезд?
И тут мы поняли, что об этом никто и не подумал. А в трамваях-то кондуктора, "зайцем" не проедешь… И мы дружно покачали головой.
— Не-а…— ответил я. — Да мы и так, потихоньку дошлёпаем… Всего две остановки…
Женщина полезла в сумку, которая висела у неё на плече, и достала кошелёк. Розовый, как и сумка, со многими кармашками. Она выудила из него купюру, на которую, на мой быстрый подсчёт, мы не только проедем туда-сюда, но и сможем купить минимум четыре порции мороженого.
— Нечего шлёпать с больной ногой. Вот вам денежка и на проезд, и морожка себе купите.
Я не стал сопротивляться и взял протянутую мне купюру:
— Я маме скажу, что вы дали нам деньги. Она вернёт…
Но тётя Света беспечно махнула рукой и сунула кошелёк обратно в сумку:
— Вот ещё! И даже не думай об этом… И в следующий раз будьте поаккуратней… орлы, — она улыбнулась, потрепала нас с Ильясом по волосам и пошла в сторону нашего двора.
Мы смотрели, как она удаляется и, наконец, свернув, женщина скрылась из виду.
И тогда я вздохнул:
— Добрая тётя у Маринки. Это уже какой раз даёт нам деньги на сладости…
— Ага…— согласился Ильяс и кивнул головой. — А вон и трамвай.

Травмпункт располагался в здании, в котором находилась скорая помощь. Вход общий, но в передней было две двери. Если имелась надобность в скорой помощи, то тебе в дверь, которая вела прямо. А левая – в комнату ожидания перед кабинетом к врачу-травматологу. И уже за его кабинетом была большая процедурная. В ней-то и латали таких, как я.
С Ильясом мы расстались перед входом в больничный корпус. Расставание было бурным и злым.
Альбатрос зашёл со мной в трамвай, купил билеты, один отдал мне и ушёл в конец вагона. Из чего я сделал вывод: Ильяс на меня в обиде. И всё из-за того, что Маринка прошлась со мной под руку.   
"Ну, и чёрт с тобой!.. Ревнуй, сколько хочешь…", — думал я, уставившись в окно.
Нога болела. Где-то в душе ворочалась обида на Ильяса: я же не специально поранил ногу, и кто знал, что Маринка появится у гаражей?! Но всё это было как-то второстепенно и не особо тревожило меня.
Волнительно было другое. То, как я шёл под руку с Маринкой. Я вообще не смотрел себе под ноги, а, скосив глаза, глядел на шагавшую рядом со мной девочку и её руку, поддерживающую мою. А иногда она касалась меня плечом. Что заставляла бухать моё сердце, а по спине пробегал целый муравейник этих шустрых букашек. И я всю дорогу в трамвае прокручивал в голове тот отрезок пути, который прошли мы с ней, касаясь друг друга. Смакуя каждую секунду нашей с Маринкой близости...
И сокрушённо вздыхал: слишком неожиданно и быстро всё прошло для меня…
"Интересно, а что она почувствовала?", — периодически всплывал вопрос в моей голове. Эх, было бы здорово, если Маринка испытала то же, что и я…
Больничная территория была обнесена бетонным забором, с пустотами в верхней части конструкции.  Они создавали какой-то рисунок, смысл которого было сложно понять. И, благодаря этому изяществу, мы, пацаны, не ходили почти квартал до ворот, а просто перелезали это препятствие. Так мы с Ильясом поступили и в этот раз, и по тропинке, минуя морг, и даже не заглянув из любопытства в его окна, потопали к нужному мне зданию.
Когда мы дошли до входной двери, Ильяс остановился и вытянул правую руку из кармана штанов.
— На вот, это твоя часть, — он разжал кулак, и на его ладони я увидел деньги. — А я пошёл домой.
— Чё, вот так сваливаешь? — вызывающе спросил я. — Приревновал, обиделся, как малыш, и домой улепётываешь?
Ильяс сжал губы и, наклонившись, положил деньги на ступеньку порога. А после развернулся и пошёл, но почему-то в сторону ворот. И ничего не сказал в ответ. Хотя он сам виноват. Он первый начал выпендриваться перед Маринкой. А мог просто промолчать.
Но тут я поймал себя на мысли, что, наверное, и я бы поизгалялся над ним в подобной ситуации. И от этого ещё больше разозлился.
— Давай, чеши домой. Тётя Ася сопли тебе подотрёт! — крикнул я ему вслед.
Крикнул и тут же пожалел. Это было подло с моей стороны. Зря я в нашу размолвку притянул тётю Асю… Но сказанное уже не воротишь…
А Ильяс, не останавливаясь, развернулся на месте и медленно вернулся ко мне. Он подошёл вплотную и со злостью прошипел:
— Помяни ещё раз мою маму, и я тебя так измордую, что… что…. Короче, ты козёл с подбитым копытом! — он сунул руки в карманы штанов и, развернувшись, неторопливо пошёл к выходу с больничного двора.
Наверное, он мне не врезал только потому, что у меня было "подбитое копыто". Как-то в школе старшеклассник выматерился «по маме» в его адрес. Так Альбатрос в кровь разбил ему лицо. А военрук с физруком с большим трудом оттащили его от обидчика.
И если бы Ильяс врезал мне, то был бы прав. Отношения с девчонками и наши ссоры никогда не стоили, чтобы вот так отрываться на родителях….
— Ильяс, прости! Клянусь, сам не знаю, почему так сказал! — крикнул я ему, но он только сплюнул в сторону.
"Всё…. Конец нашей дружбе…", — расстроенно подумал я. И у меня от огорчения аж тёмные мушки залетали перед глазами. 
Я поднял деньги со ступеньки, сунул их в карман и обречённо проковылял к врачу. И, в довершении ко всему, сегодня дежурил дед Поликарпыч.
Увидев меня, он уверенно сказал:
— Так-так. Наверное, крыши гаражей. Я прав?
Мне только и осталось, что подтвердить его догадку, но прежде поздоровался:
— Здрасте, Анатолий Поликарпович… Ага, вы правы…
Он вздохнул:
— Ну, показывай…
Дед Поликарпыч обработал мою рану. Потом сообщил, что наложит несколько швов. Но больно не будет. И, сделав несколько уколов, быстро зашил рану. Ногу мне перевязала уже медсестра. Но дед Поликарпыч не сразу отпустил меня домой. Приказал посидеть полчаса в приёмной. И дал мне брошюрку с описанием различных травм.
— На, читай и запоминай, что может случиться в следующий раз.
Мой отец как-то рассказывал о нём кому-то из знакомых. И я тогда узнал о враче-соседе многое. Он майор и военврач в отставке. Последние три года перед пенсией провёл в Афгане. Вернувшись из этой командировки, он сразу уволился и приехал в наш город. Устроился работать в больницу. Тут у него жила мама, которую он похоронил через год после возвращения. Ещё он был разведён. Но каждое лето его сын и дочь приезжали к нему погостить. А взрослые удивлялись, как он хорошо с ними ладил. Они очень любили своего отца и оба учились на врачей. Впрочем, у нас его уважали все. Дед Поликарпыч всегда оказывал помощь как врач и давал советы, к каким специалистам при надобности лучше обращаться. Нас же гонял с гаражей пуще наших же родителей. А дедом Поликарпычем его прозвали раненые солдаты…
Как только прошло отмеренное мне время, дед Поликарпыч подошёл ко мне и протянул два бумажных листка:
— Как ты себя чувствуешь? — сперва поинтересовался он у меня, а я, кивнув, ответил:
— Нормально.
Тогда он отдал мне листки:
— Вот тут рецепт на лекарства и записка твоей маме. Я ей объяснил, как нужно ухаживать за раной. На перевязки не приходи, я сам зайду к вам домой и там всё сделаю.
Потом кивнул головой на брошюрку, которую я, пролистав, отложил на соседний стул:
— Ну что, посмотрел, что может с вами случиться, если не быть осторожными?
Я кивнул. Читать я её, конечно, не читал, а лишь разглядывал рисунки. В моей голове всё ещё гуляли мои слова, которые я плюнул в адрес мамы Ильяса. Добрейшей тёти Аси. И мне от этого было не по себе. Так что, какое там читать, если я не вспоминал даже о тех приятных минутах, которые пролетели под ручку с Маринкой…
Дед Поликарпыч покачал головой:
— Что-то мне подсказывает, что урок прошёл даром…
— Да нет, я посмотрел все рисунки, — попытался оправдаться перед ним. Но он махнул рукой:
— Ладно, иди уж… Только не лезь через забор, а как нормальный человек выйди через ворота…

Выйдя на больничный двор, даже секунды не сомневаясь, я направился к забору. Хотя и пообещал воспользоваться главным входом. Да ну, нафиг! Делать такой крюк к остановке, когда можно было срезать путь в половину, напрямик через забор. И я похромал к нему.
Сегодняшний день оказался для меня чересчур насыщен событиями. Разбил ногу, погулял под руку с Маринкой и вконец рассорился с Ильясом…
Пока я добирался до забора, обдумывал последствия всего происшедшего. За штаны, конечно, мне влетит.  Сначала обычно меня ругала мама, а потом приходил с работы отец. Его наказания имели различные варианты. Он мог просто пристыдить, прочитав занудную лекцию. Или в сердцах наорать. А за тяжкое баловство - и дать ремня. Но сегодня ремень отменялся – полученное ранение освобождало меня от этого наказания. Уже проверено. Скорей всего, меня ожидала нудная лекция с кратковременными срывами на ор.
Так что, с этой ситуацией было всё просто.
А вот с Ильясом…
Я тяжко вздохнул:
"Прав он. Я – «козёл с подбитым копытом»!", — подумал я, проклиная себя за свой язык.
Единственный вариант примирения с Альбатросом, скорей всего, пролегал через драку. Я бы сам только таким образом принял "извинения", помяни кто в ссоре моих родителей. Особенно маму…
Ещё раз тяжко вздохнув, я влез на забор и понял – мои приключения ещё не закончились…
С той стороны больничного забора на тропинке, протоптанной пацанами, стояли Мишка, Толян и Ашот. Заслонившись от улицы кустами, они курили сигарету, пуская её по кругу. И, чтобы не привлекать к себе внимания, говорили тихим голосами. Поэтому я не услышал, что кто-то находится по ту сторону забора.
Мишка – это мой враг номер один. Ишак, который, невзирая на наши предупреждения, продолжал оказывать Маринке знаки внимания. Впрочем, у меня с ним была давнишняя вражда. Ещё с первого класса. Мы с ним подрались прямо на линейке первого сентября. И вот с тех пор ненавидели друг друга. До мая этого года мы с ним больше не сталкивались напрямую. Лишь жгли друг друга глазами издалека. Он и два его прихвостня учились в параллельном классе. Да и хитрый он был. Даже Альберт и Близнецы, которые учились в его классе, никак не могли «развести» его на драку. Мишка очень умно уходил от явного с нами столкновения, игнорируя все наши провокации. Пару раз даже "заложил" учителям Альберта и Близнецов.
В мае, перед концом учебного года, физрук совместно с военруком проводили традиционные соревнования между школьными классами. Состязались мы в беге: девчонки на шестьдесят метров, а мы на сто. В прыжках в длину и высоту. На дальность бросали гранату. Ещё девочки взбирались по канату, а мальчишки подтягивались на турнике. Так что, три дня ученики с шестого по десятый класс соревновались между собой, поклассно.
Вот тогда-то у меня и выпал случай залепить Мишке оплеуху. И за дело. А всё случилось при забеге.
Я попал в тройку с Ашотом (Мишкиным "хвостом") и с Юсупом из 7-го "б". Встали на старте и по команде рванули к финишу. Мне сразу показалось странным поведение Ашота. Он бегал быстрей меня, да и Юсуп уступал ему в скорости. Но он держался ровно между нами, хотя уже мог на несколько шагов нас опередить. И когда мы пробежали полдистанции, я почувствовал, как мне что-то ударилось в правую ногу. И, естественно, она заплелась за левую, а я со всего маха рухнул на беговую дорожку. И, хотя от удара о землю у меня в башке гудело, я сразу понял, в чём дело. Сам, играя в футбол, не раз сбивал так противников. 
Этот гадёныш Ашот всё чётко рассчитал. Те, кому предстояло ещё бежать, остались на старте. Военрук с физруком и один классный руководитель с выполнившими норму ребятишками стояли на финише. И тем и другим с такого расстояния не было видно, что случилось на самом деле. И все, скорей всего, подумали, что я споткнулся, а не он сподличал.
Взрослые стали кричать: "Вставай и беги к финишу!". Я же встал и медленно, стараясь отдышаться, побежал к старту.
Когда я понял, что это Ашот подбил мою ногу, вспомнил ещё один момент.
Физрук подбирал "тройки" для забега, не особо задумываясь. Он просто шёл по классным журналам с линейкой и записывал фамилии, которые попадали в линию. А потом уже сообщил нам, кто с кем участвует в забеге. И после того, как он озвучил нашу троицу, я заметил, что Мишка что-то втолковывает Ашоту. Теперь-то мне стало понятно, о чём он говорил. Мне бы, дураку, догадаться об этом раньше, когда Ашот влез между мной и Юсупом. Обычно ученики становились по порядку: из класса "а" –  слева. "Б" –  посередине, ну а "в" – крайний справа. А Ашот со своим "в" нарушил порядок. Но теперь уже было поздно думать об этом.
Я добежал до стартовой линии и стал протискиваться среди учеников в поисках Мишки. Кто-то хлопал меня по спине, тем самым выражая сочувствие. А кто-то зубоскалил. Но я не обращал внимания ни на тех, ни на других, а ввинчивался в толпу.
И вот, наконец, я увидел Мишку, который ехидно смотрел на меня:
— Чё, Игарёша? Споткнулся и ткнул носом в землю? — с довольной улыбкой спросил он.
Мишка, видимо, думал, что я не догадался, кто виновник. А если и так, то я побоюсь задраться на глазах у учителей, и поэтому вёл себя очень нагло.
Но он не рассчитал одного. Я в этот момент прямо горел от ненависти к нему. Это он понял слишком поздно, и также запоздало вздёрнул кверху руки для своей защиты. Я не стал выяснять с ним словесно, он ли это придумал, так как был уверен на все сто, что это Мишка предложил Ашоту проделать со мной такую подлянку. И поэтому моя оплеуха, неожиданно отвешенная, беспрепятственно достигла его рожи. От удара он пошатнулся, но быстро пришёл в норму. Это у него не отнимешь. И он сразу кинулся на меня. Мы стали тянуть друг друга за майки, стараясь повалить противника на землю. Но майки растягивались, треща по швам, оттого мы безрезультатно топтались на месте. Он, правда, дважды пытался «просунуть» мне по лицу правым кулаком, но я задирал локоть левой руки и таким образом отводил его удары в сторону.   
Кто-то кинулся нас разнимать. Но мои дружки, протиснувшись к месту событий, мешали им, подбадривая меня боевым кличем и советами куда лучше врезать Мишке. И, когда я уже решил отпустить Мишкину майку и начать ему раздавать с левой и правой, к нам прорвались наши классные руководительницы. И, схватив каждая своего подопечного, они растащили нас с Мишкой в разные стороны…
Ох и влетело нам тогда! Директор школы, ветеран войны и честнейший мужик, докопался до самых корней этой истории. И тогда от него перепало всем, и нам, и нашим родителям. А от наших родителей ещё раз нам, но уже дома…

Поэтому я, увидев Мишку, не строил иллюзий об исходе нашей встречи. А насколько "тёплой и дружественной" она будет, сразу понял по его довольному взгляду.
И потому сразу перешёл в наступление, пусть буду битый, но зато "не включу заднюю".
— О, братан, здорово! — с издёвкой начал я, при этом игнорируя Ашота и Толяна. И, припомнив ему, как он меня тогда назвал, спросил:
— Ну чё, Мишуля, соскучился по мне? Знатную я тебе тогда оплеуху выписал. Жаль, что не вышло наподдать побольше!
И сразу же к Ашоту:
— А за тобой, ишак карабахский, должок. Я ещё не забыл твоей дешёвой подножки.
Мишка замер от моей наглости, держа в руке недокуренную сигарету. А вот Ашот наехал на меня сразу:
— Ты чего ара, оборзел?! Да мы сейчас тебя по стенке размажем! — и посмотрел на своего "центрового". — Мишка, давай его сделаем?!
На что я продолжал хамить, передразнив Ашота:
— Ну, ты АРА, по-другому и не мог сказать – только МЫ. А как насчёт себя в единственном числе? Или кишка тонка?
Ашот задёргался и подскочил ко мне. Он заорал на меня, размахивая руками:
— Да я тебя!.. Да ты у меня!.. Да…— но ни разу меня не коснулся.
Я же, скорчив рожу, отмахнулся от него:
— Слышишь, Ашот, вот когда придумаешь что сделать со мной, тогда и подойдёшь, — раздражённым тоном ответил я ему.
И тут подал голос Мишка:
— Погодь, Ашот, — он отдал Толяну окурок и, скривив губы, сплюнул мне под ноги. — А где твой дружок?
Я хмыкнул:
— Чё, ссышь Альбатроса? Будь бы он здесь, мы бы вас уже пинали, — и я вернул ему плевок под ноги.
Это взъярило их. То, что я и добивался. Они накинулись на меня втроём, сбив с ног, а Мишка ещё и взгромоздился сверху. Придурок. Эти идиоты молотили меня бесприцельно и мешая друг другу, порой попадая по союзнику, точнее, по Мишке. Мне же нужно было только защищать лицо – чтоб нос не сломали. А удары по телу не достигали нужного эффекта. Да и нанося беспорядочные, но частые удары, они начали быстро выдыхаться.
Вот если бы я дрался с Ашотом, Мишкой и Толяном по отдельности, то мне бы досталось гораздо больше. Со своей пораненной ногой я вряд ли смог бы оказать достойное сопротивление. Ну, ещё у меня был расчёт, что взбешённые противники своим криком привлекут кого-то из взрослых.
И мой расчёт оправдался.
Я услышал топот, возглас: "Ах вы, козлы!" и глухие удары. И сразу же резко прекратились сыпавшиеся на меня пинки по бокам. Мишка перестал лупить меня по рукам, которыми я прикрывал голову. Я оторвал их от лица и увидел, что кто-то, держа удушающим приёмом Мишку за горло, стягивал его с меня. А ещё я услышал треск кустов и ругательства, которыми Ильяс костерил Ашота, гоняя его пинками. Альбатроса я узнал по голосу.
Как только с меня стащили Мишку, я сразу сел. Земля, пару раз качнувшись, быстро вернулась в горизонтальную плоскость. От полученных пинков моё тело стало как ватное, а в левом ухе гудело. Всё же разок Мишка меня хорошенько припечатал. И ещё болела рана на ноге. Видимо, кто-то из нападавших потоптался по ней.
Оценив свои потери, я осмотрелся.
Толян, схлопотав затрещину, свинтил сразу. Наконец, Ашот вырвался из кустов и вовсю припустил отсюда. Ильяс не стал гнать его дальше и вернулся к нам. 
А Мишку, стоя на одном колене, продолжал удерживать… Санёк? Откуда он здесь взялся?
Санёк жил на другом конце города, и мы были с ним знакомы благодаря его дядьке, который с семьёй проживал в наших домах. Он старше нас на год, но, когда навещал родичей, крутился с нашей компанией. А его двоюродная сестра Наташка, будучи старшей уже на три года, общалась со взрослыми девчонками и ребятами.
Санёк цыкнул на сипящего Мишку и подмигнул мне:
— Привет, Игорёк. Смотрю, жизнь у тебя бьёт ключом, да всё по разным местам, — лыбясь, сказал он мне. А потом схватил Мишку за волосы и, чуть оттянув назад его голову, спросил:
— Чё с этим делать будем? 
В это время подошёл Ильяс и выдал рекомендацию к действию:
— Да, отдолбать его хорошенько… В следующий раз будет знать, как лезть втроём на одного, — он бросил на меня короткий взгляд и сразу перевёл глаза на Мишку, гнусным голосом сообщив ему:
— Попал ты, Мишенька! Как давно я ждал этого случая!
"А откуда здесь Ильяс? Он же давно ушёл?", — думал я, рассматривая своего заклятого врага Мишку.
Мишка хрипел, хотя Санёк и ослабил захват, отпустив его волосы. Лицо его побледнело, и это было сильным контрастом, в сравнении с тем, каким оно было в начале драки. Тогда он аж побагровел от злости. Его взгляд метался между мной и Альбатросом. А я легко прочитал в его глазах, набухших слезами, страх перед расплатой.
И у меня в душе появилось к Мишке отвращение, рождённое его малодушием. Вон как кривятся у него губы, глядишь, сейчас расплачется.
— Отпусти его, Санёк, — негромко сказал я. — Пусть валит отсюда.
У Ильяса округлились глаза, и он уставился на меня:
— Чё-ё-ё!!! Этого козла взять и просто так отпустить?! — от возмущения он аж топнул ногой. Ну точь-в-точь как Маринка. Это меня и улыбнуло:
— Чё лыбишься?! — чуть ли не орал он на меня. — Они тебя втроём мутузили, а ты хочешь простить его?!
Я не ответил. Не хотелось объяснять ему, что Мишка вызвал у меня какое-то гадливое чувство, и мне противно его касаться. Сотворить подлость через кого-то или накинуться втроём – это он может. А оставшись один на один – просто потёк. А мы бы только пнули пару раз по его симпатичной морде – и всё.
Тогда уже Санёк, ожидавший моего решения, вставил своё слово:
— Ну, если ты так решил, то я его отпускаю, — но, прежде чем выпустить Мишку из захвата, всё же высказал своё мнение. — По мне, так зря. Я бы всыпал ему. Такое нельзя прощать. Но дело твоё…
Ильяс и Санька стоя провожали взглядом удаляющуюся Мишкину фигуру. Я же продолжал сидеть. Я смотрел ему в спину и думал, что Мишкин авторитет, построенный на изворотливости и понтах, сегодня рухнул. Отныне для нас он станет "никто".
Вот если бы Мишка остался на месте и попросил прощения, пройдя ритуал (я бы ему пару раз сунул по роже), то получил бы помилование. Но ещё в тот момент, когда глянул ему в глаза, я уже понял – не сделает он этого. Испугался. И, отпущенный Санькой, он просто ушёл, размазывая сопли…

Я сидел на лавочке во дворе, в гордом одиночестве. Стемнело, как и обычно для наших мест в летнюю пору, быстро и почти без сумеречного перехода. И это был самый приятный момент после жаркого дня. С гор потихоньку опускалась прохлада, остужая раскалённый город. А по лицу гулял лёгкий свежий ветерок.
От мамы мне влетело. Но не за штаны, а за беготню по крышам гаражей. Она в сердцах сильно на меня накричала. А потом обняла и, запричитав, перебирая по списку, что со мной могло произойти, в итоге сообщила, что я её «горе горькое». Осмотрев проступившее красное пятно на бинте, закрывающем рану, поохала и отправила переодеваться. Про драку не сказала ни слова, оставив эту тему отцу. Скрыть её не удалось, так как весь вымазался в земле и на левой скуле (оказывается, я ещё и туда схлопотал) начал расцветать синяк. Да и пришедший со мной Альбатрос расписал побоище в позитивных тонах. При этом, как ни странно, отведя себе и Саньке лишь эпизодическую роль. И что меня больше удивило – отказался от предложенных моей мамой конфет. И это меня расстроило. Мысль о том, что дружба с Ильясом сойдёт на нет, тяготила меня.
А мы так и не поговорили о моём проступке.
Это уже Сашка сказал, что Ильяс ждал меня около больницы. И это, невзирая на то, что мы с ним рассобачились… Там-то они и встретились. Сашка приехал проведать Наташку. Её предыдущим вечером привезла сюда "скорая", с подозрением на аппендицит. Чёрт, а мы об этом совсем позабыли. Тем же вечером ей сделали операцию. Сашка как раз вышел из больницы, и они с Ильясом стояли и чесали языками.
И вдруг Ильяс подхватился и сказал:
— Пошли туда к забору, Игорёк, наверное, через него пойдёт к остановке…
Как будто почувствовал, что мне требовалась помощь.
Ну а потом мы ещё с час просидели у остановки, болтая о разных вещах и медленно смаковали мороженое. Правда, о драке никто не заикался. Потом Саня уехал домой. А мы с Ильясом сели на свой трамвай.
До дома доехали молча. Хотя внутри меня всё и бурлило, я так и не решился начать с ним разговор. Боялся услышать от него: «Не друг ты мне больше, Игорёк…».
Правда, перед подъездом я всё же буркнул ему:
— Спасибо, Ильяс, что подождал меня, — а он в ответ кивнул головой.
А вот от конфет отказался…
Отец накричал на меня за беготню по крышам, а потом похвалил, что я не струсил и не отступил перед тремя противниками. Ремня не выписал и даже не запретил гулять. Единственное, предупредил: ещё раз услышит про гаражи, до конца лета просижу дома. И я точно был уверен, он сдержит своё слово.
Поэтому я и выполз на улицу.
Впрочем, в летние вечера все жители наших домов коротали время до сна во дворе. Открывали окна навстречу свежему ветерку и сидели на воздухе, ожидая, когда горная прохлада освежит разогретые за день квартиры. 
Мужики играли в шахматы, нарды или забивали "козла", разбившись по группам. А женщины, облепив скамейки, судачили о жизни, лениво и беззлобно переругиваясь со своими мужчинами или подначивая друг друга. А если выпадала интересная передача по телеку, то дядя Паша или отец Ибрашки выставляли в окно телевизор, и женщины собирались вокруг него. Они смотрели, изредка покрикивая на бурно выражавших восторг выигрыша мужчин. Мол, за вами ничего не слышно. Ну, а если футбол выпадал на это время суток, то мужики вытесняли женщин.
Малышня резвилась, а девчонки играли в свои игры. Ребята повзрослей уходили в темноту, к гаражам, и оттуда доносились смех и музыка, льющаяся из магнитофона, а временами и игра на гитаре.
Я вышел и прошёлся взглядом по всем группкам. Но не нашёл ни Ильяса, ни Маринки, а Вовку, наверное, так и не выпустили. Минут на пять девчонки сгрудились вокруг меня, поохав над моей пораненной ногой, а потом вернулись к своим занятиям. Из чего я сделал вывод: про драку они ещё не знали. А то бы уделили мне больше внимания.
И я похромал по двору, к этой скамейке. Здесь тоже не было фонаря, и она находилась в отделении от взрослых. А ещё отсюда хорошо было видно окно Маринкиной спальни. Её родители сидели во дворе, а она крутилась у себя в комнате. К такому выводу я пришёл по тени, мелькавшей в окне.
Ильяс возник у лавочки неожиданно и сразу плюхнулся на неё слева от меня.
— Мать посылала к бабушке, — сообщил он мне. — вот только вернулся.
И тут же спросил:
— А чего, Вовку так и не выпускают?
Я пожал плечами, но сообразил, что он мог не увидеть, и сказал:
— Не знаю.
И он тогда задал вопрос уже обо мне:
— Тебе сильно досталось?
— Отец сказал, что если ещё раз узнает о беготне по крышам, то запрёт до конца лета… Ну ещё то, что ему теперь нужно чинить крышу. Я же там дырку продавил…
Он кивнул, соглашаясь с таким исходом, и сообщил:
— Я сказал своему, что я там тоже был. Так что мой поможет твоему папе. А что сказал про драку?
Тут я хмыкнул:
— Даже похвалил.
Ильяс помолчал с четверть минуты и сделал вывод:
— Тогда больше не лазаем на гаражи. Ну, разве что за орехами...
Из этого короткого разговора я сделал вывод: Ильяс простил меня за мои слова в адрес его мамы. И мы остались друзьями!
И я, облегчённо выдохнув, заговорил об этом инциденте между нами:
— Ильяс, ты прости меня…
Но он быстро перебил:
— Ладно, забыли. К тому же, Всевышний тебя уже покарал за твои слова, послав тебе на встречу Мишку с дружками…
Дед Ильяса по отцу был набожный человек. И поэтому мы порой слышали от Альбатроса такие изречения. 
И следом добавил:
— Эх, надо было с Саньком сразу идти к забору… Тогда не было бы этой драки. Мишка, увидев нас, сразу свалил бы в другую сторону. 
Но я тогда возразил:
— Но тогда Всевышний бы меня не покарал, и мы бы с тобой рассорились.
— Не-а, — Ильяс отрицательно помотал головой. — Я простил тебя ещё, когда встретился с Сашкой. Потому что я сам был виноват в этом. Я начал выпендриваться из-за Маринки, хотя мог промолчать. И не смог вовремя остановиться… Но ты просто в следующий раз, если разозлишься, не трогай родителей. Хорошо?
И через пару секунд добавил:
— Ты тоже извини меня, Игорь…
— Да ладно…  Мы же друзья! — и я засмеялся. — А здорово ты это так выстроил.
Он покачал головой:
— Это дед научил так думать. Только сразу не всегда получается. Потом уже начинаешь додумывать. 
Мы посидели некоторое время молча. И Ильяс снова заговорил:
— Завтра надо сходить к Наташе, навестить её. Я сказал Саньке, что мы придём.
Я кивнул, соглашаясь:
— Конечно.
И тут раздался голос:
— А меня возьмёте с собой? —  это была Маринка.
Как она подошла, мы и не услышали. Но как только я услышал её голос, у меня внутри что-то ёкнуло. А Ильяс подскочил:
— О, привет. Сядешь с нами?
Она хмыкнула в ответ:
— Утром же виделись, — и села справа от меня.
— Ну да, виделись, — согласился он и, зыркнув на меня, ответил ей:
— Конечно возьмём.  Втроём даже лучше.
— А ты, Игорь, не против?
И почему она это уточнила у меня?
— А почему ты у меня спрашиваешь?
— Но вы же с Ильясом сегодня из-за меня ругались? Потому и спрашиваю, чтобы завтра этого же не повторилось.
"Вот, чёрт… Она поняла.", — обречённо подумал я.
И возразил:
— Да не ругались мы!
— Друзья не ругаются, а прикалываются друг над другом, — тут же добавил Ильяс в поддержку мне.
— Ага, прикалывались…— насмешливо ответила она, но не стала углубляться в эту тему. — А когда вы собираетесь?
Ильяс посмотрел на меня:
— Наверное, лучше будет, если после "тихого часа" туда пойти? — спросил он у меня.
Я пожал плечами:
— Давай после него. Это часа в два получается, — и посмотрел на Маринку.
— Меня устраивает, — кивнула она, улыбнувшись и заговорила со мной. — Как твоя нога? Болит? Я тут слышала, что ты с Мишкой и его дружками поцапался? Один против троих?
— Э-э-э, а кто тебе про неё рассказал? — спросил я, хотя уже и сам понял, это был Ильяс.
Она, подтверждая мою догадку, указала на него рукой:
— Твой друг, с которым вы прикалываетесь, — передразнив Альбатроса, ответила она, и уже возмущённо добавила:
— Дурак ты, Игорь! Зачем надо было драться сразу с тремя?
Я удивился такому всплеску её негодования:
— Эм… ну, как бы, я не мог отступить… Меня бы трусом потом посчитали бы…— смущённый её натиском, скорей, пролепетал я ей в ответ.
— Никто бы не подумал о тебе такое! А вдруг они тебе что-то сломали бы?! Или голову разбили?!
"Не посчитали… Вы бы, девчонки, может, и не посчитали… А если бы я отступил, то эти трое сразу разнесли бы на всю округу: мол, Игорь ссыкун…", — подумал я, но вслух сказал совсем другое:
— Да потолкались мы просто, и всё… Ильяс с Санькой быстро всех успокоили… А чего ты так волнуешься? — спросил я и почувствовал, как мне стало в душе приятно от её беспокойства за меня.
— Чего волнуюсь? Да врунишка ты! Вон Ильяс мне подробно рассказал, как ты с ними сцепился. И получается, вы не просто толкались, а всерьёз дрались. И ладно, ты им наподдал, бог с ним. Ну а вдруг всё бы обернулось не так? Если бы они не скользили на грязи, а втроём напали на тебя? У тебя, к тому же, нога повреждена… Ну, думать надо же!
Я же, слушая её, пребывал в состоянии лёгкой растерянности. Я им "наподдал"?! "Скользили на грязи"?!
Я скосил глаза в сторону Ильяса, пытаясь перехватить его взгляд и задать немой вопрос: ты чего там наговорил? Но его очень заинтересовали звёзды на небе. И поэтому я не смог получить на свой вопрос безмолвного ответа. 
И потому, вздохнув, сказал неопределённо:
— Ну да…  Как-то так получилось… Но Ильяс с Сашкой же быстро появились. Так что всё обошлось.
И уже глянув на Альбатроса, добавил:
— И грязь помогла…
"Ну ты чудик, Ильяс! — подумал я про себя и следом добавил. — И настоящий друг!"
Сделав из меня героя, он как бы извинился за то, что утром выпендрился перед Маринкой…
А она, сбавив возмущение, уже попросила нормальным голосом:
— Игорь, пожалуйста, в следующий раз думай, всё же, головой, а не кулаками. Мало ли, что может произойти…
Сказав это, она поднялась со скамейки: 
— Ну, тогда завтра встречаемся тут, во дворе, часа в два? — спросила она, выпрямившись.
Мы встали вслед за ней и на вопрос ответили одновременно и одинаково:
— Ага.
Она рассмеялась, коснулась моего локтя и, повернувшись, побежала в сторону дома. А пробежав через двор, остановилась и, повернувшись, помахала нам рукой
— Спокойной ночи, мальчики! — и пошла в сторону своего дома.
Мы, проводив её взглядом, плюхнулись обратно на скамейку.
— И что это сейчас было? — задал я вопрос в воздух.
А воздух ответил мне голосом Ильяса:
— Думаю, Маринка к тебе неровно дышит…. Так что, всем остальным придётся просто отступить…
Я почувствовал, как моё лицо стало медленно заливаться краской:
— Да ну, ты чего придумал! И она ничего не сказала… такого... — возразил ему я. — И про драку наговорил ей тоже…
Но Ильяс только хмыкнул:
— Вон, как она за тебя переживала. За меня так только моя мама и сестра переживают. Так что, увидишь: я буду прав…
Единственное, что я смог сказать в ответ:
— Спасибо, Ильяс…
А он, снова хмыкнув, развалился на спинке скамейки и уставился в небо.
Я последовал его примеру и, глядя на звёзды, прокручивал в голове весь сегодняшний день и думал, что мне повезло с другом. Он хоть и бывает вредным, но всегда стоит на моей стороне…

Отредактировано САБ (24.10.2017 13:51:13)