рукой в канатах вен сминает кадык этого:
– Она тебе не светит.
Этот говорить не может, из глаз думает вслух, текут они, отекают:
– Как смеете... в наше... с ней?
В глаза зубы, окаменелости, из клубов пивного тумана скалы мертвой планеты:
– Чо, сука, а, сука? – сплюнул по серой луже.
Кадык сдвинулся куда-то в шее, застрял, перекрыл воздух, хрустит дальше в пальцах. Этот забился, затрепетал, ручонками, веточками ивовыми, говорит ими:
– Пустите, Христа ради... оставлю ее... всех оставлю... ни с кем ласково... слова ни с кем...
Скалы в ответ скалятся. Швырнул этого на наждак асфальта. Кроссовок на голову раз, раз, раз!
Голова окрасила пыль алыми мыслями:
– Да… да, не светит она… и любовь, и дружба, и ничто… и никакое существо... я недостоин… только вы достойны… всего… не понимал… не знал… согрешил…
Со смехом победитель уходит, девушка за ним, в унисон смеется, воробьи шутят, блестящие листики славят ветер, с козырька отставший дождик, а этот, который я, приподнялся на локтях, на коленях, захрипел, и
