Работа №2
Кризис среднего возраста
Понедельник
Аня позвонила домой из аэропорта.
- Жень, я прилетела. Вызови мне такси, а? У меня с приложением что-то не то.
- Отлично! В смысле, сейчас вызову. Все нормально?
- Нормально.
Все было далеко не нормально, но рассказывать об этом прямо сейчас она не хотела. В наследство вступила? Вступила. Доверенность на продажу оформила? Оформила. Значит, все нормально.
Из окна такси виден был засыпающий осенний город: темные окна, темные витрины – одни лишь фонари отчаянно боролись с темнотой. Это был город, в который она приехала десять лет назад и который так и не стал ей родным. Город, который не знал ее и который не знала она.
Дома тоже все было нормально. Восьмилетняя дочь Настасья покрутилась вокруг сумки, поняла, что мама приехала без гостинцев, и убежала в свою комнату: Майнкрафт не ждет, а мама – вот она – теперь уже никуда не денется.
- Жень, а почему она играет? Время десять.
- Да всё под контролем. Пусть играет, а мы поужинаем.
- Настасья, пятнадцать минут – и мыться! Слышишь?!
- Настасья, двадцать минут! – обняв супругу, Женя зарылся носом в ее волосы. - Я соскучился. Не улетай больше.
- Теперь уже не к кому.
Ночью Аня проснулась. Почему-то во сне она снова была в Волжском, городе своего детства - шла по улице Пушкина, по дороге, которая пятнадцать лет назад привела ее в ГСК «Энергетик». Не без помощи мэрии там появился первый в городе байк-клуб – совсем еще зеленый, во многом нелепый, не имеющий толком ресурсов, чтобы соответствовать западным образцам, но зато со своими флагом, жилеточками и грандиозными планами на будущее. Аня, которой вот-вот предстояло защищать диплом, вдруг решила, что диплом подождет, и позвонила в клуб, просто наудачу. Напросилась в гости, а потом вышла на улицу Пушкина и пошла по ней, как по дороге из желтого кирпича.
- Ты чего не спишь?
Аня лежала с открытыми глазами и слушала, как во дворе паркуются соседи. Пятна света от фар энергично и бессмысленно суетились на потолке, будто искали выход - из темноты, из молчания.
- Жень… У меня теперь нет прошлого.
- … Чего?
- Я приехала сюда в тридцать – и для вас я как будто и родилась в тридцать. Понимаешь? Все мое прошлое осталось в Волжском. А теперь его в моей жизни не будет.
- В смысле? Куда он делся?
- В коромысле. Никуда он не делся. Просто мне уже незачем туда летать.
Женя помолчал. На мгновение Ане показалось, что и захрапел, но нет – ответил. Только очень неохотно:
- Я, и правда, не очень понимаю. Потому что ночь, наверное. Давай завтра.
Аня возражать не стала: закрыла глаза и снова увидела улицу «Энергетика», как тогда, пятнадцать лет назад, остановившись перед калиткой. По обеим сторонам шеренгами стояли одноликие гаражи, между гаражами толпились и галдели люди, много людей: и пацаны лет семнадцати, и вполне себе взрослые дядьки. А еще там были мотоциклы.
Когда Аня шагнула в калитку, то была уверена, что ее никто не заметил: гвалт стоял до неба, байкеры были заняты собой и своей техникой. Аня шла себе, как ледокол, сквозь них, не обращая внимания на то, что творится в кильватере: искала гараж 273. А байкеры, один за другим, поворачивали головы ей вслед. И дело было не в ее неземной красоте, а в том, что никто не понимал, кто она такая. Девчонки в гараж приходили - себя показать, на других посмотреть, но приходили, как правило, стайкой. Либо же в сопровождении кого-то из ребят - и тогда старались держаться рядом с ними. Аня сломала шаблон: пришла, этакая цаца, одна и никому не знакомая.
Ее окликнули из толпы. Оглянувшись, Аня пошарила глазами по незнакомым лицам и беспомощно спросила в пустоту: «Иван?» Иван, тот, с кем говорила по телефону - рослый, с офицерской выправкой - вышел ей навстречу, поздоровался. Много позже Аня поняла, что, не соответствуй она их стандартам, никто ее и не окликнул бы.
– Вас всегда так много? – спросила Аня.
– Не всегда. Мы уезжаем послезавтра на байк-шоу. Вот, собираемся.
– Байк-шоу где-то у нас? В области?
– Недалеко от Москвы, в Малоярославце.
Аня продолжала расспрашивать: ей все было интересно. Иван, отвечая, водил ее по клубу и продолжал оценивать - теперь уже голос, манеру общаться, умение связывать слова в предложения. А затем как-то вне всякой логики остановил поток вопросов словами:
- В общем так. Женщин-байкеров не бывает, поэтому в клубе ты не будешь никогда. Но если прет от мотоциклов – можешь просто приходить. Поможем, научим.
Аня, помнится, оскорбилась даже. Можно подумать, она навязывается! Всего-то и хотелось сесть однажды за руль – самой, одной – и лететь по ночному проспекту, как булгаковская Маргарита. Невидима и свободна!
Оскорбилась она про себя, конечно, но Ивану ответила язвительным: ах, ах, этот ваш мужской шовинизм…
Тот ее язвительности даже не заметил:
- И чтобы потом без слез и соплей. Гараж – это наша территория. Тебя тут не тронут, но похабщины всякой за глаза хватит. И имей в виду, когда все будут пахать, ты тоже будешь пахать, потому что делать скидку на твой пол никто не станет. Ты к этому готова?
Аня выдержала его взгляд и ответила односложно:
- Да.
Иван хмыкнул:
- Как скажешь... Поехали с нами в Малоярославец? Посмотришь изнутри, как мы живем. Может, выяснится, что оно тебе и не нужно вовсе.
Вторник
Утром жизнь вернулась в прежнее русло. Настасью – в школу, Жене - поцелуй и обещание приготовить ужин, а сама – в офис: разгребать то, что скопилось за неделю. Звонки, переговоры, совещание у замдира… Работалось легко и не напряжно, но бумаги из прокуратуры Аня все равно отложила на потом. Не хватало распсиховаться в первый же день!
Во время обеда сходила в столовую, поковыряла салатик, улыбнулась участливым коллегам.
- Аня, как съездила? Нормально все?
- Да, спасибо, все нормально.
И снова окунулась в работу.
Вечером, уже дома, вспомнила про обещанное мужу. Скоренько-скоренько, ровненько-ровненько начистила и нарезала картошку. Смешала с маслом и специями. Выложила на противень, поставила в духовку. Ай, молодец, ай, хозяюшка!
Прикинула, во сколько лучше закинуть мясо в гриль – и, довольная, пошла валяться с ноутбуком на диване.
И тут, будто под руку кто-то толкнул, набрала в поисковике «Малоярославец байк-шоу 2008». Роликов выпало много – даже удивительно, что их столько тогда наснимали. Погода уж больно была отвратная: холод, дождь, грязища. Грязища, правда, байкерам не мешала - хитом байк-шоу стала огромная канава, которую развезло до состояния болота и преодолеть которую считалось делом чести. А вот холод в начале лета оказался сюрпризом. Аню к такому жизнь не готовила: она приехала в джинсах с дыркой на коленке. А когда их лагерь собирался у костра, эта самая коленка торчала на всеобщее обозрение - синяя, как куриная лапа. И байкеры шипели: «Да закрой ты ее!», потому что их ранимые сердца не выдерживали такого отвратительного зрелища…
Аня кликнула еще на одной видюшке, следом на репортаже спортивного канала, промотала до середины – и увидела сначала ребят, а чуть позже себя. Смешную, в темных очках и бандане. В тех самых джинсах. И коленка в дырке торчала такая же синяя.
Это было странно - наблюдать себя со стороны, слышать свой голос и не помнить, когда она общалась с репортерами. Да и эпизод был крошечным – буквально, вопрос-ответ. Аня засомневалась: точно ли она? Промотала еще раз - со звуком, без звука. И еще.
Из детской, прерывая ее размышления, раздались возмущенные вопли – первый сигнал, что с домашкой не срослось. Дочь Настасья отчаянно лупила по клавиатуре, вымещая на ней злость за ошибки. На подходе, судя по всему, были слезы и обида на весь мир в целом.
Дверь распахнулась. Настасья, мрачная, как Халк, готовилась крушить.
- Ненавижу математику!
- Ага, - откликнулась Аня. – Иди сюда, будем ненавидеть вместе.
- Я даже не знаю, что я ненавижу больше, – Настасья вместе с учебником залезла на диван и забралась под мамину руку. – А это кто? Это ты, мам? Ты ездила на мотоцикле?!
- Тогда еще нет.
Аня еще раз промотала эпизод: серьги – ее, бандана – точно ее, очки – вот бы еще вспомнить через столько-то лет...
- Так ты была крутая.
В Настасьином голосе было столько уважения, что, даже если бы на видео была не Аня, она бы все равно не призналась. Быть крутой в глазах собственного ребенка – это… это…
Просигналил таймер, и Аня пошла доставать картошку из духовки.
Четверг
Сытый и довольный Женя щелкал пультом, выбирая подкасты для вечернего отдыха.
- Прикинь, наш новый, стажер который… Я, говорит, всю неделю опаздывать буду, мне нужно маршрут разработать. Тебе на метро три остановки! Какой, к херам, маршрут? Из одного филиала его уже выперли…
Аня не слушала. Сидела на диване, обновляя страницу Вконтакте каждые полминуты. Кликала мышкой – бездумно, бессмысленно.
- Аань… Аня! Ты чего там залипла?
Аня оторвалась от ноутбука не сразу, будто, и вправду, заснула с открытыми глазами:
- Я тут на днях на видюху наткнулась, где наши из клуба, и я тоже. Настасья оценила.
- Ну, круто. Покажешь потом.
- … А потом скинула ссылку на эту видюху тем, кого нашла. Ангелу, Ивану, Самохвалу, Зёме…
- И чего? Ответили?
- Нет.
Видимо, прозвучало это так, что Женя поставил очередной подкаст на паузу и повернулся к Ане.
- Анют, что случилось?
Аня закусила губу. Господи, что же это за фигня. Ну, не может ведь нормальный человек переживать о таком до слез. Не может! Или может?
- Ань, расскажи.
- Я не знаю, как это рассказывать. Ночью пыталась – не получилось, - слезы все еще стояли у горла, и Аня старалась говорить медленно, чуть ли не по слогам. - Все мое прошлое осталось в Волжском. А теперь и Волжский - мираж, и все, что там было, получается, тоже мираж. Одноклассников не было. Байкеров не было.
- Бред какой-то. И поэтому ты бросилась им писать? Аня, ты десять лет с ними не общалась, а теперь решила…
- Да ничего я не решила! Я же понимаю, что тогда у нас общего были мотоциклы, а сейчас ничего. И не письма я им писала, а просто ссылку кинула, типа: узнаёте? Думала, ответят: о, прикольная видюха, помним-помним…
Аня попыталась голосом изобразить, как могли бы ответить ей байкеры. Почему-то голос получился писклявым, и она оборвала себя не договорив.
- Просто мне сейчас надо самой себе доказать, что это было, понимаешь, было на самом деле. А не я все придумала.
- Ё-моё… - Женя выключил телевизор, сел перед Аней на корточки. – Посмотри на меня. Ты только не вздумай снова за мотоцикл. У тебя дочь, вообще-то, ты ей живая и здоровая нужна. Пообещай.
- Я и не собиралась. Это кризис какой-то. Как среднего возраста, только наоборот. Мужики покупают себе мотоцикл, потому что у них его не было, а мне нужны доказательства, что он у меня был.
Аня вытерла покрасневший нос и поймала взгляд мужа: встревоженный, внимательный…
- Я обещаю.
В конце июня город праздновал День молодежи. Байкеры строем приехали на площадь Ленина и выстроились шеренгой аккурат за памятником Ильичу. Это была такая акция самопрезентации: Иван в отдалении что-то рассказывал на камеру, праздные гуляки пялились на мотоциклы и Аню, а та делала вид, что ей чхать, кто и что про нее тут думает.
Не прошло и пары минут, как к ним подтянулись девушка с микрофоном и оператор. Намерения их были прозрачны – байкеры тут же подкрутили воображаемые усы – и улыбчивая журналистка, глядя на Аню, выдала:
- Вы эта самая… подруга байкеров? Да?
И Анины щеки тут же вспыхнули, как от пощечины. Понятно было, что девочка ляпнула не со зла: просто не знает специфики, не подготовилась заранее - но все равно. Помнится, Аня даже зубами скрипнула, когда вежливо улыбнулась в ответ. И отчеканила «нет, не подруга».
За Аниной спиной байкеры тоже один за другим пошли в отказ: не, не подруга она нам.
Журналистка отпора не ожидала, замялась, оператор странно смотрел то на Аню, то на ее мотоцикл. И тут очень вовремя рядом появился Иван, которому сам Бог велел ябедничать и жалиться на судьбу:
- Меня опустили, прикинь?
Оператору это очень не понравилось:
- Кто тебя опускал? – и на всякий случай прикрыл корпусом журналистку. - Чего ты несешь?
- А «подруга байкеров» - это такой комплимент, да?
- А что не так? - растерялась журналистка. – Что я не так сказала?
Ане отвечать было некогда: они с оператором бодались взглядами. Поэтому слева от нее кто-то другой вполголоса начал объяснять: подруга байкерА – это его герлфренд. Он ее катает, он с ней и спит. Подруга байкерОВ – ну, такое… шалава, извините.
А справа – уже вовсю витийствовал Иван:
- Эта девочка… - для пущей убедительности он ткнул в Аню пальцем. Она тут же приосанилась. – Эта девочка пришла к нам в начале лета. Она была уже с нами на байк-шоу в Малоярославце. Она купила мотоцикл и гоняет на нем по автодрому. Сейчас отучится на права - и будет ездить по городу. Сама, а не в строю!
Иван сделал паузу, и Аня томным голосом Марлен Дитрих подтвердила:
- Я крутая.
- Молчи, - тут же заткнул ее Иван. На этом монолог прервался, потому что все – кто громко, кто тихо - стали ржать. Журналистка тоже улыбалась, очарованная. А оператор хмыкнул и пожелал заснять, как Аня сделает круг по площади. Аня хмуро поинтересовалась, будет ли он лично вытаскивать из-под колес детей, которых здесь во множестве, или предпочитает это только снимать? Оператор набрал в грудь побольше воздуха…
В общем, расстались они со съемочной группой не то чтобы друзьями. Но репортаж получился забавным, и про Аню теперь говорили не иначе, как «девчонка из байк-клуба».
Суббота
В баре было не слишком шумно – негромкая фоновая музыка и цоканье официантских каблучков. Холостой народ предпочитал отрываться – с песнями и плясками – ближе к ночи, а такие, как Аня с Женей встречались с приятелями в шесть, пока Настасью стерегла дома бабушка.
- Почему она Настасья, кстати?
У Евы с Русланом детей не было. И потому, когда в беседе возникала пауза, они искусно заполняли ее вопросами о чужих.
- Деловая потому что, - ответил Женя, разливая вино. - Деловая колбаса. Мультики сама рисует на планшете. Завела себе канал на Ютубе и постит. Это они только до года кабачки, а потом уже…
- Понятно, понятно, - выставив вперед ладони, словно защищаясь, перебила его Ева. – Дети - цветы жизни. Только нас не надо агитировать. Мы не тот образ жизни ведем.
- Да можно подумать! – фыркнул Женя. - Вон Аня с байкерами пять лет тусила, ну, чайлд-фри же, голимая. И ничего – меня встретила и понеслось.
- Это ты так думаешь, - заметила Аня.
- А ты была байкершей? – удивился Руслан. - Правда? В жизни бы не подумал.
Аня отрицательно качнула головой:
- Нет, женщин-байкеров не бывает.
- А как же ты тогда тусила? – Ева даже бокал отставила, с интересом глядя сначала на Аню, потом на Женю. – Женек, ты чего-то не знаешь о своей супруге.
- Всё я знаю…
- Ой, да сзади, наверное, сидела. Да, Ань? – Руслан выразительно глянул на жену, чтобы та замолкла. - Это называется «вторым номером».
- Это называется «нажопницей». Нет, я водила сама. Просто байкер – это больше, чем мотоциклист.
Дальше заговорили все сразу. Аня могла разобрать только бла-бла-бла и какие-то отдельные слова, но и по выражению лиц говорящих было ясно: Женя что-то утверждал, Руслан ему не верил, а Еве было безумно интересно, как же Аня там уживалась – одна, среди мужиков.
- Ну, я же в клуб не за мужиком пришла, а за мотоциклом. Так что нормально.
- Ага, - вроде как подтвердил Женя, только со странной интонацией. – И мужики такие: девочка пришла за мотоциклом, это другое. Прикинь, Рус, она до сих пор верит, что была там с ними на равных.
Аня с удивлением посмотрела на мужа, нахмурилась.
- Ты меня троллишь? В первое лето не была. В первое лето меня, наоборот, учили всем клубом, что можно, что нельзя - как Маугли. А потом …
- Ну, да, ну, да. А потом ты стала своя в доску. Мужиком в юбке.
Аня закусила губу:
- Никогда я не была мужиком, в юбке или без. Тебе бесят, что ли, эти разговоры? Сказал бы сразу – я б закрыла тему.
- Да ладно, Ань, я пошутил…
- Да он пошутил, Ань, ты чего?
- Я поняла, – Аня поднялась. – Извините, ребята, мне надо пройтись.
Женя догнал ее у выхода, взял за плечо, развернул к себе:
- Куда? Ань, что за истерики?
- Я просто прогуляюсь по прямой. Туда. Потом обратно. Мне плохо, понимаешь? Не понимаешь? Ну и ладно.
В тот вечер Аня приехала в клуб в гости и задержалась допоздна. С мотоцикла не слезала: жевала, облокотившись на бак, фирменные пирожки от Зульки и болтала за жизнь с теми, с кем давно не виделась.
Внизу играли в карты на раздевание, слышен был смех и сначала согласный, а потом и не согласный с чем-то женский голос. А чуть позже из гаража пулей вылетела совсем еще юная Машка, которой прямо тут на днях праздновали восемнадцать.
И без слов было ясно: Машка проигралась в пух и прах. Но вместо того, чтобы соблюсти правила игры, как это делали девочки до нее и, наверное, стали бы после, Машка бросилась к Ане, как к старшей сестре - напуганная, с круглыми глазами - и, вцепившись в руку, заявила:
- Я раздеваться не буду.
Ане это было странно, потому что на ее памяти о пикантных условиях всегда сообщали заранее и никто никого играть не заставлял. Да и просто не заставлял. Но еще больше она удивилась, когда поняла, что поднявшиеся следом за Машкой на полном серьезе ждут - затем и поднялись - когда карточный долг будет исполнен.
- Вы чего кровожадные такие? – Аня посмотрела на всех по очереди, но ответа не дождалась. – Голых баб давно не видели?
- Ань, - ответил Иван. – Даже не встревай. Мы в своем праве, и ты это знаешь.
Легко сказать «не встревай». Умом-то Аня понимала, что Машке хорошо бы прочистить мозги и добавить опцию «сначала думаю, потом делаю». Но как-то сложно было озвучивать подобное, когда эта самая Машка вжималась в ее бок, словно в нем была последняя защита. Женская солидарность – так, кажется, это называется.
Машка начала всхлипывать, чем разозлила Аню еще больше. Отдавать ребятам такую, дуру малахольную, было нельзя: сначала разденется, а потом со стыда и повесится. Но и не отдавать - тоже. Это была мужская территория, и Аня всегда про это помнила.
- На хрена ты села играть? – спросила она вполголоса, уже не пытаясь скрыть раздражение.
- Я думала, что выиграю.
- Твою ж мать…
Машка всхлипывала. Аня кусала губы. Байкеры молча ждали. Ждали даже те, с кем она сплетничала пять минут назад. И жалели, наверное, что негде купить поп-корн.
- Ладно, - внутри будто разжалась пружина, и Аня, оттолкнув Машку, слезла с мотоцикла. Сбросила на землю рюкзачок, вышла на середину гаражной улочки – той самой, где когда-то ей милостиво позволили примкнуть к кругу избранных. Только теперь света было поменьше, и народу напротив было поменьше, и луна на небе как бы намекала, что развитие сюжета пойдет по другому сценарию.
– Ладно, - повторила и скрестила руки на груди. - Я только не понимаю, что за радость любоваться красивым женским телом в этом занюханном гараже. Или спермотоксикоз такой, что уже все равно где?
Аня замолчала. На секунду осознала, насколько рискованно все это выглядит со стороны: одна девчонка бычит на семерых парней - вполне себе лосей. И, будь это чужие «лоси», только бы здесь ее и видели: неслась бы она на своем мотоцикле буераками-реками-раками, не особо задумываясь, что там происходит сзади с Машкой.
Но эти «лоси» не были ей чужими. Это они научили ее плавно выжимать сцепление и закладывать в поворот. Это они помогали ей переделывать старый, но резвый мотоцикл и ржали, когда она умудрилась прикрутить не той стороной кикстартер. Это они всегда ждали, что она заревет после падения, и гордились тем, что она никогда не плачет.
На ее стороне был чистый расчет. Вот бы еще и везения, хоть немного…
- Поехали на озеро, и там разденемся, - Аня сделала паузу и прочертила указательным пальцем горизонталь, указав на каждого из стоящих перед ней. - Все!
И словно фитиль подожгла у динамитной шашки.
Как она и думала, первыми отсеялись семнадцатилетние пацаны, возмущенные тем, что продула Машка, а раздеваться должны они. Параллельно с ними забухтели те, кто постарше и для кого, как оказалось, испытанием было раздеться именно перед сотоварищами. Меряться не хотелось или еще чего – но эти тоже пошли в отказ. Оставались Иван и Палыч. Мнение Палыча можно было не брать в расчет: он настолько себя любил, что мог раздеться прямо здесь и сейчас, не дожидаясь Ани и Машки. А вот Ивану было за тридцать, Иван был женат и, по слухам, из бывших братков. И как раз его реакцию Аня просчитать не могла.
Иван улыбнулся:
- Озеро – это хорошо. Поехали искупаемся.
Все сразу стихли, словно и не возмущались только что, потом снова загалдели и разбрелись заводить мотоциклы. Из рядов зрителей без поп-корна пару раз донеслось негромкое: «Мужики, хорош, это не смешно уже». Донеслось, но тут же и потерялось в общем шуме. Машка, наверное, тоже хотела потеряться, но Аня, уже на мотоцикле, мотнула головой себе за спину: «Садись».
- Ань, мы будем раздеваться?
- Мы? – Аня поглубже вздохнула, чтобы не выругаться снова. – Да, Маша. Мы все. Будем раздеваться. Только поверь, раздеться на озере и раздеться в гараже – это разные вещи.
На улице уже стемнело. Желтым светились только фонари и витрины. Это был мягкий желтый, уютный желтый, в котором лица прохожих казались добрее.
Аня на прохожих не смотрела: она пинала перед собой булыжник. Невзрачный, один из тысячи, булыжник катился вперед, иногда рикошетил о стенки домов, перебирался вместе с Аней через дорогу. Почему-то очень важно было допинать его из точки А в точку Б. И Аня сосредоточенно, отвлекаясь только на писк «зеленого» светофора, пинала камень, не жалея кроссовок.
Почему ее накрыло именно сейчас? Потому что не стало папы с мамой? Потому что ей сорок? Потому что… что?
Как выяснилось, пресловутый кризис среднего возраста – был мужской фишкой. Рандомный представитель сильного пола вдруг прозревал, что половина жизни прошла, а он так и не закрыл свои гештальты – и спешно начинал исправлять ситуацию: менял работу, менял женщину, покупал, черт возьми, мотоцикл. И каждая первая ссылка в гугле вела к советам, как этому представителю в итоге не остаться одному, без денег и протянуть до конца сезона.
Аня готова была следовать мудрым советам, наплевав на гендерную принадлежность, но с ужасом понимала, что ее проблема не в том, что она так и не исполнила свои желания: исполнила, и с лихвой – а в том, что новых желаний не было и не предвиделось. С выходом замуж растворилась в муже. С рождением ребенка срослась с ребенком. И получается, на полную катушку она жила только в прошлом. Но помнила об этом прошлом только она сама, и никто не горел желанием разделить с ней ее воспоминания.
По меркам нудистов, на озере, все было вполне прилично. Пока Аня выбирала место, где встать, пока они с Машкой раздевались, парни успели окунуться и уже выбегали из воды, белея в темноте телесами и прикрываясь ладонями. Один Иван выходил на берег без излишней торопливости. А Палыча и вовсе не было видно: тот явно запланировал сольный выход.
Аня зашла в прохладную воду по грудь, нырнула, поплыла вперед. Машка не отставала: с того момента, как они уехали из клуба, она не произнесла ни слова, лишь повторяла за Аней каждое движение, будто стала на время ее тенью.
Купаться в ночном озере было необычно: будто в ночном небе. Только в озере – гладком, шелковом, с лунной дорожкой – звезды не светили, а в небе они были раскиданы как маленькие желтые поплавки. И Аня, словно торпеда, носилась между ними – то ли в небе, то ли в озере – а за ней носилась торпеда поменьше.
Нанырявшись вдосталь, девушки повернули к берегу, где уже заканчивалась подготовка зрительного зала. Байкеры подогнали трофейный, как утверждал хозяин, вместительный BMW, расселись – кто на сиденьях, кто в люльке – согласно иерархии. Не хватало только кальяна и рабынь с опахалами.
- Ань, как мы выходить будем?
Аня снова ощутила в себе сжатую пружину…
- Молча.
… и, нащупав ногами дно, пошла к берегу, раздвигая воду руками.
Своего тела Аня не стеснялась. Будучи студенткой, она часто посещала дикий пляж, а на море - на практике - купаться голышом считалось не то что не зазорно, а и вовсе обязательно. Потому и воспринимала происходящее, как какой-то сюрный бред, из которого вырваться можно было одним только способом: выйти на берег, пройти несколько метров до своего мотоцикла, а потом хоть трава не расти.
На BMW зажгли дальний свет.
- Сссуки, - не удержалась Аня. Как ни странно, про фары она даже и не подумала. Опустила на мгновенье голову, поняла, что Машки рядом нет – тень она и есть тень, прячется где-то сзади - и задрала подбородок повыше: «Значит, так, да?» И шла дальше уже как по сцене, по лунной дорожке как по подиуму, шла среди звезд, комет и астероидов - и в тишине, воцарившейся на озере, был слышен один только голос Ивана: «Богиня. Афродита».
Как они потом уехали, Аня помнила несколько смутно: может, забыла за давностью лет, может, адреналина было с избытком...
Помнила, как приказывала Машке: «Штаны, майку! Валим!» Помнила, как на середине пути с Машкой случилась истерика: та уткнулась головой в ее спину и начала причитать, будто какая-нибудь сельская бабка. И Ане пришлось останавливать мотоцикл у обочины, вытирать слезы, сопли, баюкать и тетешкать, проклиная байкеров до седьмого колена. И, когда все ее усилия оказались тщетными, Аня взмолилась: «Ты понимаешь, что у тебя теперь огромный козырь? Что ты можешь всем рассказать, какие они пупсики? Голенькие, гладенькие - сидят, прижавшись, почти друг на друге. А вокруг ни одной женщины… Прикинь, если кто-нибудь сейчас на них наткнется?» Машка наконец-то улыбнулась, и Аня вздохнула с облегчением. А потом и сама развеселилась, когда на проспекте Ленина их тормознули гайцы, и она поняла, что права вместе с рюкзаком остались в гараже у Ивана.
Аня вернулась за правами дня через три. Подъехав к клубу, в очередной раз подивилась тому, сколько народу не работает среди недели. А еще удивилась, как мало знакомых ей лиц осталось в этой тусовке.
В дверях улыбался, закинув руки за голову и ожидая ее, Иван.
- За правами, небось?
- За ними, родимыми. Не сожгли?
- Хотели, - Иван попытался согнать с лица улыбку и не смог. Так и продолжал улыбаться, рассматривая Аню и откровенно любуясь. – Ведьма ты. Красиво так шла. А потом взяла и бросила нас на произвол судьбы.
Аня хмыкнула:
- Так вы еще и в претензии? А что было после, если не секрет? Или мне не стоит спрашивать?
Иван машинально глянул в сторону, где кучковались какие-то новые, не известные Ане, девицы:
- Нет. Не стоит.
И подвинулся, пропуская ее внутрь.
Воскресенье
Вечером Аня села сортировать фотографии, привезенные из родительской квартиры: детство, школа, звенящая юность. Женя пристроился рядом, а потом как-то незаметно – раз-раз – и заграбастал все неразобранные фотографии. Начал их раскладывать в две кучки: нравится - не нравится, залипая над некоторыми, незнакомыми.
- Это ты где?
На фото девушка на мотоцикле – вся в черном, лишь за спиной яркое пятно красного рюкзачка – летела куда-то ночью, только волосы плескались по ветру. Невидима и свободна!
- Это закрытие сезона. 2013. Я на открытие не смогла приехать, мне потом рассказывали, как Иван орал: «Почему ее нет?! Она что, плевать на нас хотела?!» А тут видишь, прям Лара Крофт.
- Красивая. Настасья, иди посмотри, какая мама была!
Из-за двери детской донеслось невнятное «явидемнекогда». Женя махнул рукой и повторил:
- Красивая, говорю.
- А то. Самое смешное, что я привыкла в клубе к особому отношению. Думала: так везде будет. А там народ прям на говно исходил: «Девушка должна быть нежной, а не это всё! Девушка должна быть феей!» Ну, извините.
Женя перебирал фотки дальше, складывал в кучку «нравится»: беременная Аня и он собственной персоной, крохотная Настасья, Настасья побольше, Настасья-первоклассница… Родители Ани бережно хранили фотографии, которые им присылала дочь.
- А потом ты уже не каталась?
- Нет, не до того стало. Многие разъехались: Иван в Питер, Феликс в Москву, Борька Рыжий в Германию. Кирпич, по-моему, на зону.
- Господи, у вас еще и Кирпич был...
Аня рассмеялась, а потом как-то резко посерьезнела.
- Мне просто вдруг стало неинтересно. Может, потому что другие девчонки появились. А может, повзрослела.
- Слушай, я понимаю, - Женя положил фотографии на стол и взял Анины руки в свои. Видно было, как он старается подобрать нужные слова, и Аня ждала этих слов, даже не зная, какие ей нужны на самом деле. - Это было ярко. Тебя знали, ты была популярна. Но ведь тогда у тебя не было меня и Настасьи. Неужели оно того не стоило?
Аня потянулась обнять мужа, уткнулась носом ему в шею:
- Я же не переживаю, что у меня была куча других возможностей, а я пошла не по той дороге. Я переживаю, что сейчас внезапно не знаю, куда идти.
Женя прижал ее к себе, побаюкал:
- Ну… Давай второго родим.
- Замечательно. Во всех непонятных ситуациях – рожай.
- А как тогда? Что делать-то?
Два месяца спустя
Поезд спал. В полутемной тишине слышно было только, как дребезжала ложка в стакане и как грохотали вагоны на стыках рельсов. От скуки Аня взялась вспоминать что-нибудь из отечественного рока, написанное тем же размером. Та-тА, та-тА, та-тА, та-тА. Довольно быстро поняла, что широкой русской душе ямба недостаточно, ей подавай хорей или, на худой случай, амфибрахий - и заскучала еще больше.
- Я не понимаю, зачем мы туда едем. Ладно бы отдохнуть куда, да хоть бы в Тай. Но в какую-то левую заброшенную деревню – без телефонов и интернета?
Женя размешал сахар в кипятке и с наслаждением отпил из стакана.
- Не просто левую заброшенную, а левую заброшенную деревню на Алтае. Ты на лыжах ходила когда-нибудь? А воду из колодца набирала?
- Ты решил воплотить в жизнь анекдот про козла? Купи козла, если несчастлив, а когда он сбежит, осознай, какое это счастье?
- Я не копаю так глубоко. Я строю наше с тобой совместное прошлое. Чтобы на годовщину нашей свадьбы ты могла сказать: «Он же сумасшедший! Вы знаете, что он заставлял меня щипать лучину?...»
- Да? Ты хоть знаешь сам, что значит «щипать лучину»? И с чего ты взял, что мне это понравится? Вот эта жизнь вне цивилизации?
- Ну, щипать. Берешь и щиплешь. Лучине это, конечно, не нравится…
Аня дождалась, когда Женя замолчит, и запулила в него подушкой.
- Что?! В чем я не прав? Пока не попробуешь, ты все равно не узнаешь, - Женя положил подушку к стенке и удобно улегся. - А вдруг тебе понравится разводить кролей. Или траву косить.
- Угу, на лыжах. А потом мы заберем туда Настасью, чтобы она хвосты быкам крутила.
- Так в этом и состоит мой коварный план. Мы движемся по незнакомой территории и ищем то, что будет интересно нам обоим.
- Да правда, что ли? По этой логике, следующее, что ты должен предложить – кинки-пати. У тебя там ничего подобного нет на примете?
Женя задумчиво посмотрел на Аню и уже хотел было ответить, но не успел.
- Я пошутила. Честно говоря, я больше боюсь, что вы с Настасьей сговоритесь и притащите домой какого-нибудь шелудивого кота.
- А это мысль…
- Никаких котов!
- А…?
- И мышей! И хомяков!
Изо всех сил стараясь не засмеяться, Аня отвернулась к окну, где, словно в зеркале, отражались и тусклый светильник, и дверь в купе, и их с Женей довольные физиономии. А за ними, дальше – уже за пределами зеркала - темное и неясное, начиналось их новое прошлое.
