Кончаясь в больничной постели,
Я чувствую рук твоих жар.
Ты держишь меня, как изделье,
И прячешь, как перстень, в футляр».

Борис Пастернак — В больнице

1.
Где-то в начале нулевых.

Весна такая мокрая и промозглая тускло освещала вагон электрички. Серые тучи повисли над проводами. Грачев Рома не спал. Прислонившись к холодной стене, он старался не смотреть на женщину на соседней лавке. В руках её была книга, на желтоватой обложке которой черной тушью был изображен разлохмаченный мужчина в пальто. Крупными буквами написано “Преступление и наказание”.
В вагоне было уже не так полнолюдно после Одинцово. Скоро, через пару минут должна быть его остановка.
Эта была двадцатая весна в его жизни. Рома знал, что если пережить этот неприятный период с тающими сугробами и серыми унылыми тучами, то обязательно в апреле появится чувство освобождения. Как гора с плеч. Когда уйдут противные ветра, выглянет ласковое теплое солнышко, защебечут птички. Главное пережить. Но, уже подъезжая к своей станции и выходя из холодного вагона, согревшегося дыханием пассажиров, он не чувствовал, что осталось еще немного, он только знал это.
На станции Рома прошел до края платформы. Спрыгнул вместе со всеми “зайцами” и пошел через рельсы. Там он без всяких проблем ступил на дорогу. Это был западный район Москвы со старыми пятиэтажными кирпичными домами, недалеко от станции.
Подходя к дому, Грачев почувствовал, что у него на душе накипает чувство раздражения. Он знал, что Марина, его жена, спросит, как он отработал этот день в надежде, что неделя окончилась благоприятно, и жизнь входит в свое русло. Ему не хотелось признаваться, что уволился. В то же время было стыдно ныть, что всё опостылело, и он просто не увидел смысла в работе.
Еще неделю назад Рома устроился грузчиком на склад. Туда шли либо пьющие, либо те, кто хотел отсидется до нахождения более достойной работы. Он был из второй категории. На складе порой люди скучали. Был не сезон. Работы находилось мало. И промозглая весна, а также хандра, которая мучила его в этот период заставили Рому отступиться от первоначальной надежды, что все наладится с работой и Марине не придётся самой работать. Она наконец-то начнёт нормально учиться в институте.
Грачев и сам недавно учился в институте на вечернем. Но на втором курсе ушел. Он, как будто долго не мог находиться на одном месте. С одной стороны, ему было неприятно вести праздную жизнь, но в то же время он и не мог заставить себя сидеть столько времени на парах, слушать лекции по истории, литературе, русскому языку. Всё это он проходил в школе и надеялся получить волю, когда наступит совершеннолетие… Но взрослая жизнь не оправдала ожидания.
Уже стемнело, Рома сидел на лавке возле подъезда. Мокрый снег падал на его черную шапку, таял и впитывался в ткань черной куртки, оставался серыми пятнами на светлых джинсах. Ему было скучно идти домой, не хотелось расстраивать Марину. Не хотелось о чём-либо говорить. Он верил, что просто не настал его час, когда придёт желание, и жизнь будет течь, а он её не замечать.
Марина встретила, как всегда, приветливо. Она заботливо сняла холодное и мокрое пальто с Ромы, забрала у него ботинки и поставила на батарею сушиться. Они не сказали друг другу ни слова. Она смотрела на него с любовью. Он был сер и хмур.
Девушка пошла разогревать чайник. Включила также конфорку, чтобы разогреть суп, поставила кастрюлю на огонь.
-Мне предложили работать в ночную смену, - не поднимая глаза от тарелки тихо сказала Марина, когда они с Ромой сидели уже за вечерней трапезой.
-Зачем? -как-то отрывисто спросил Рома.
Молодого человека в этот момент перекосило. Он смотрел в свою тарелку и доедал остатки бульона с картошкой. Ему показалось, что Марина поняла, что он вновь уволился с уже с четвёртой работы за полгода. Рома думал, как Марина может быть такой чуткой.Его раздражало, что она разрешает ему поступать как он захочет, и не злится, что супруг поступает как слабак. Ему нужен был твердый стимул, он хотел, чтобы кто-то заставил его делать скучную работу, чтобы заставил учиться. Но Марина готова была потакать его детским слабостям, а он не мог сопротивляться заботе.
-Как отработал? - спросила она Рому, наливая чая. Грачев уже отогрелся и потеплел, в том числе и от заботы.
-Нормально, - сказал он, сам не ожидая, что так невольно решит проблему объяснений причин увольнения.
-Не слишком далеко ехать?
-Нормально, - ответил Роман, даже как-то воодушевившись.
-Что было интересного на работе? - с интересом спросила Марина, прижимая кулак к груди и как бы надеясь на положительный ответ.
-Коробки перетаскивали из угла в угол, - не задумываясь сказал молодой человек, - было очень интересно.
Марина, как всегда, не поняла юмора и вздохнула с облегчением, поскольку на лице у Ромы было спокойно и его уже не омрачала туча.
Они жили в Москве, но он нашел работу в области. В один конец следовало ехать сорок минут на электричке. Зарплата была маленькая, а работу грузчиком за столь маленькую зарплату он мог найти и поближе. Данный момент его смущал, и Рома находил в нём признаки своей неудачливости.
Он не знал, что происходит с ним, когда Марина оказывалась рядом.  С одной стороны он хотел устроить бузу против её заботы, с другой всё время делал обратное: молчал, ворчал, иногда был приветлив, иногда хмур, но целом позволял делать с собой всё, что она захочет. Его протест мог только выразиться в неподвижности, в многочасовой тишине, в отказе пойти в кино, но даже здесь он был невольником чувства обязанности за то, что Марина подобрала его как щенка с улицы и теперь заботилась о нём.
Они оба были из детдома. Но она прожила там всего полгода, а он пробыл там восемь лет с короткими перерывами на проживание у родственников.

2.

Из ранних воспоминаний детства Рома помнил многое, но всё это казалось ему загадочным и более реальным, чем теперешняя его жизнь. Первое время в детдоме он думал, что это скоро закончится. Он снова будет жить где-то с мамой, бабушкой и отчимом. Только не там, где раньше, потому что чувствовал, что целиком прошлого не вернёшь, значит нужно было вернуть хотя бы часть.
И часть периодически возвращалась, но не та, которую он хотел: возвращалась жизнь с бабушкой в прежней, но теперь уже пустой квартире. Бабушка возвращалась тоже не целиком, потому что периодически забывала то выключать свет, то воду, то газовую конфорку, после того как оставляла ее без масла и теста, чтобы сделать блины. И о них она, конечно, тоже не вспомнила, когда уходила в магазин за продуктами. А когда возвращалась, Рома уже выключил плиту с накаленной сковородой.
Но всё же ему казалось, что не всё уж так и плохо. Он вообще не видел в этом ничего плохого, кроме свалившегося груза забот.
Бабушка была доброй, гладила его по голове и приговаривала: “Сиротинушка, ты моя”. Рома ей обещал, что придумает, как им прожить, ведь по телевизору преподносили массы идей и главное из них была разбогатеть. Может быть, он и не обратил внимание на телевизор, на новости и продолжил жить своей прежней жизнью, если бы не почувствовал, что не пришло время задумываться и делать выводы.
Рома начал собирать бутылки, алюминиевые банки, разносить почту. Позабыл о школе, решил, что она больше не нужна. Ему казалось, что четырех классов достаточно, чтобы быть умным. Мальчику нравилось бродить по улицам, суетиться. Иногда у него была компания, иногда он бродяжничал один, но всегда возвращался домой. Идея разбогатеть нравилась Роме, но все-таки больше нравилось гулять целый день, воля вдохновляла, отсутствие поучений давало свободу.
Множество таких, как и он мальчиков и девочек сбегали из дома, собирались в стайки и бродяжничали по вокзалам и площадям, создавая свои маленькие сообщества. Была перестройка и приходилось перестраиваться.
Бабушку быстро сдали соседи, видимо, не понравился запах горелой занавески, которую случайно сдуло на плиту, а также дыма, который потом заполнил помещение кухни. Рома Грачёв оказался в детском доме. Там его мыли, стригли, чтобы вши не ползали по голове, а также кормили и учили. Этим всем занимались сотрудники детского дома. Воспитывали его сверстники и старшие ребята.
Еще он считался больным, потому что иногда у него случались приступы эпилепсии. Но почему-то, когда он был предоставлен сам себе и отчасти бродяжничал, то не знал были они или не были. А в детдоме он точно знал, что они были.
Однажды его положили в больницу.
Он разглядывал потолок в больничной палате и представлял, что стыки между плитами — это ручейки, которые приподнимают желтую гладь штукатурки. Навязчивая идея не покидала его ум, он хотел сам пройти по этой глади, дойти до конца потолка и влезть в темный квадрат вентиляции, который закрывала решетка с обрывками порванной паутины. Ему было двенадцать лет, он уже чувствовал себя взрослым, хотя и знал, что воспринимают его как ребенка.
В какой-то момент в палате остался он один. Тогда недолго думая, вышел в коридор, спустился на лифте на первый этаж. Выжидая в коридорчике, отделанном светлой плиткой, мальчик мучился, что его сейчас найдут и застигнут врасплох, схватят и поведут опять в палату. Грачёв содрогнулся, когда кто-то сжал его руку сзади, очень слабо, но ощутимо. Он рывком обернулся и увидел белобрысую девчонку ниже себя на голову.
Он смотрел на взлохмаченные светлые волосы, две жиденькие маленькие косички, на глаза за черепаховыми оправами очков, такие серые и слегка выпученные.
-Привет, - сказала она тихо, приветливо улыбнувшись и верхняя губа ее задралась высоко, так что стали видны бледные розовые десна и желтые неровные зубки, - ты ждешь кого-то?
Это была девочка, с которой он познакомился здесь в больнице, хотя не так давно успел увидеть ее в детдоме. Он еще никогда не видел таких девочек, которые не обижались на колкости, могли внимательно слушать, а самое главное относились с серьезностью и пониманием к сказанным словам. Как будто она не разумела шуток и всегда воспринимала происходящее всерьез. Марина была словно не от мира сего.
-Будешь пирожок? - и девочка открыла белый пакет-майку с черным силуэтом женщины в шляпе. Оттуда очень приятно пахло сдобою, так сильно, что Рома невольно почувствовал подташнивание.
Два пирожка с капустой или картошкой (Марина не знала, точно) Рома положил в небольшие карманы по бокам больничной рубашки. Они приятно оттопырились. Ватрушку он съел в мгновение ока. Девочка взволнованно смотрела ему в рот, наверняка удивляясь скорости, с которой пропадала сдоба.
-Может тебе воды принести? - пискнула Марина, ей было страшно, что Рома может поперхнуться. Спустя секунду он уже бил себя в грудь, тихо приглушенно кашляя в кулак.
-Вот, возьми, - она протянула весь пакет. Там еще было прилично пирожков и ватрушек. Но Рома отказался, сказав, что ему на первое время хватит.
Девочка поинтересовалась, куда он собирается. Рома честно признался, что за «красивой» жизнью. Он уже и раньше жаловался Марине, что ему тут не нравится, и душа стремится обрести счастье в лучших краях. Ему хотелось действовать на воображение Марины образными фразами.
-Давай, я тебя провожу, помогу пальто одеть, ты же не хочешь пойти в пижаме на улицу? - жалостливо сказала Марина.
-Валя-я-й, - согласился Рома не без презрения в интонации. Ему в каком-то смысле было смешно, что Марина не проситься в лучший мир красивой жизни вместе с ним, а всего лишь хочет помочь, чтобы он не замерз.
Гардеробщица закрыла железную решетку на замок и пошла домой. Подходило время ужина. Скоро могли хватиться Ромы и Марины. Дети быстро прошли по коридору, пролезли через большое отверстие между железными прутьями кем-то услужливо отогнутыми в стороны до них и попали в лес из пальто и курток.
Рома по-хозяйски снимал пальто и мерил. Он не знал, где конкретно его, да ему было и непринципиально какое брать, лишь бы было теплым и удобным.  Марина спрашивала какое именно пальто Ромы, но не получив внятного ответа, просто вешала скинутую мальчиком одежду на место, едва дотягиваясь до нижних крючков.
Прежде, чем выйти, Марина одела на себя пальто и ботинки, в которых пришла и вслед за Ромой пролезла между прутьями решетки.
Дети вышли в синие сумерки. Под ногами иногда хрустели опавшие листья, ветра не было, ощущалась какая-то таинственная неуловимая аура, когда смена времени года переходит из одной в другую. Чувствовались последние дни октября.
Расстались Рома с Мариной у решетчатого забора больничной территории, где калитка всегда была открыта для прохода. Марина предлагала взять пакет с пирожками, говорила, что ей еще принесут, но Роме не хотелось нагружать себя лишним скарбом. Он сказал ей на прощание что-то не по-русски вроде “Чао”, слово, которое должно было обозначать “Пока”, но получилось, что-то вроде “Еще увидимся” (или “Ща”), так по крайней мере показалось девочке. Мальчик, ушел шлепая большими сапогами не по-своему размеру в пальто не со своего плеча и без шапки. Пальто скрывало пиджак, а также больничную рубашку и штаны.
Марина побрела обратно в больничную палату, она думала о Роме, о том, что ей бы хотелось иметь его точный адрес или номер телефона, чтобы позвонить и узнать, как он добрался.

3.

Счастье у Грачева Ромы имело цвет.  Когда он был с мамой, это был голубой, даже серый, потому что ее домашние халаты из ивановского текстиля имели много сереньких белесых цветочков. Потом цвет счастья стал рыжим, почти оранжевым с золотистой корочкой (немного подгорелой), как у курицы, которую бабушка запекала по выходным. В детдоме цвет счастья снова стал белесым в цветочек, но оно было таким недостижимым и уходило со временем, линяло. И вот цвет радости и счастья стал желтым и красным, цвета кетчупа и горчицы. Но, конечно, не той зеленоватой горчицы, что продавалась в магазинах.
Часто Рома слышал от ребят, что хорошо бы очутиться в “МакДаке”, все ребята и девчата туда хотели, хотя сам Рома и не находил в этом заведении ничего интересного. Но так как прислушивался к мнению других, чтобы лучше воспринимать их представления, то и сам проникся мыслью, что здорово было бы там очутиться.
В тот октябрьский вечер, когда Рома покинул больницу, прежде всего, его мысли были устремлены, чтобы поехать в Москву и посмотреть Макдональдс. Он приблизительно знал, где находится вокзал, больница была недалеко от него.
Вокзал нашелся не быстро, но зато Рома получил мелочевку от случайного прохожего, у которого спрашивал дорогу. Быстро смекнув, Рома решил подзаработать. Хоть шапки у него и не было, он ходил по вагонам, пел “Белые розы”, растягивая грязными ладонями носовой платок, который нашел в кармане пиджака.
Это была небывалая свобода. Проходя пятый вагон, он почувствовал усталость, но бодрость духа не покидала его.
Прислонившись к раздвижным дверям шестого вагона, где уже было достаточно народа, чтобы выступить, он ощутил, как мурашки проходят по всему телу. Посмотрел на тусклую светлую точку одной из ламп и ему показалась, что она начала быстро двигаться к нему вдоль по центру потолка и становиться зеленой. Потом он помнил, как упал, пытаясь зацепиться за невидимую стену.
Закончил он приключение на больничной койке, правда уже не на той, с которой так ловко ему удалось убежать.
Однажды он спросил у Марины Мамочкиной, каким цветом она видит счастье. Она ответила ему, что это металлический цвет переливающейся кожи драконов на обложке её фэнтезийных книг. Она ему прислала эти книги. Рома их иногда читал как сказки потом обменивал на что-то более стоящее, например, на чипсы или Ролтон у одноклассника. С Мариной они пребывали вместе в одном детдоме, им доводилось не раз и болеть вместе.
В детдоме с девочкой мало кто разговаривал. Она не имела чувства юмора, не умела притворяться, была наивной и оказывалась готовой услуживать, если ей казалось, что она может чем-то помочь. Этим часто пользовались и девчата, и ребята, поэтому Марине больше нравилось читать где-нибудь в углу книгу и не разговаривать ни с кем. С Ромой ей было веселее, потому что он ее не обижал. Сложно сказать защищал он ее или нет, но во всяком случае, мальчишки не так часто называли ее “очкариком”, “пуделем” за завивающиеся кудряшки ломких волос над головой только потому что Рома дал ей прозвище: “фея” за чтение фэнтези и “интеллигенция” - за казалось бы то, что тетя часто навещала Марину в детдоме и приносила с собой много вкусных вещей. Эти сладости были недоступны из-за дороговизны многим родителям и родственникам остальных ребят.
Мамочкина делилась этими вкусностями и с остальными, и с Ромой, в том числе. Ей было не жалко, но все же со многими ребятами было очень тяжело общаться, ведь ее не могли услышать и часто общались на свои темы. Рома, казалось, был из их среды, но отличался для Марины тем, что готов был ее вести за собой, никогда не был зол, в чём-то также был наивен. Только книг он не любил читать. Постоянным было только желание болтаться по коридорам, по двору или на чердаке и не общаться с учителями, он очень опасливо относился к ним, как будто они могли лишить его воображения и как будто навязывали скучную повседневную атмосферу.
Потом тетя Марины забрала её к себе. И с Ромой они вели переписку. Марина Мамочкина сама писала Роме Грачеву, он отзывался взаимностью ответных писем. Тем более, что ему больше некому было писать, ведь бабушка не отвечала на его письма из дома престарелых.
Иногда Роме казалось, что вот-вот за ним должен прилететь, как в песне, “волшебник на голубом вертолете” или приехать, но так же неожиданно и невозможно как в сказке, чтобы оборвать посредственную серую жизнь. Никто не мог бы это сделать так внезапно и волшебно, кроме Роминого отчима. Рома и сам не знал, почему ждал именно его.
В голове у мальчика не было даже никаких фантазий относительно матери, поскольку она всегда представлялась ему самому ведомой, а не ведущей. Он видел порой, что она не могла и не хотела решить его школьные проблемы, когда классный руководитель через Рому просил передать его маме прийти в школу. Он знал, что ей не стоит говорить, что школу он не любил и иногда прогуливал. Он знал, что она всего лишь сделает ему внушение или просто может махнуть рукой, поскольку ей и самой тяжело было понимать все эти тонкости обучения. Они были очень похожи, но не тянулись, как двое слабых не привлеченные слабостью друг друга. Мать могла дать тепло, понимание, что Рома не один и этого было вполне достаточно.
Бабушка имела более сильную волю, но уже не могла командовать, ей надо было помогать руководить, а помогать ни мать Ромы не сам Рома не имели терпения. Поэтому любые упреки самого старого члена семьи только сотрясали воздух. К тому же бабушка не была злобива и прощала к себе такое отношение очень быстро. Рома не знал точно, где сейчас бабушка, ему говорили, что она в доме престарелых, но у его бабушки была не то родная племянника, не то племянница ее подруги, которая хотела забрать ее к себе. Связь эта была загадочна и не понятна. Вряд ли Ромина бабушка и сама помнила точно о ней. Но Рома был уверен, что она никогда не могла забыть его, как и он ее. Он рассчитывал, что когда-нибудь смог бы найти бабушку, чтобы просто поздороваться с ней и сказать, что все в порядке.
Роме нечасто снились сны. Иногда это был набор бессмысленных действий, где он бежит от кого-то или прячется или, а за ним идет толпа и, может быть, даже не людей, а каких-нибудь инопланетян, или крокодилы или собаки гонятся за ним, а он прячется в уголке лифта внезапно появившегося здания. Иногда ему снился в туманной дымке отчим, но он не преследовал его, хотя словно был плодом одной фантазии с кошмарами. Рома доверял отчиму и не собирался убегать. Хотя и не собирался идти с ним.
Рома Грачев знал, что отчим не стал бы просто так бросать семью. Он не питал фантазий и не предстал себе как ни пытался, что мать может ожить и в один прекрасный день забрать его из детдома. Это было непривлекательно, потому Рома был оторван, скорее всего, по своей воле. Ему нравилась не просто бессмысленная свобода, а скорее контролируемая свобода, где можно было бы получить совет. Отчим никогда не ограничивал свободу Ромы, но мог направить его нужное русло. Отчим давал какую-то уверенность, как будто он шел только по ему ведомой дороге, Рома хотел бы иметь такую же уверенность. Этой уверенности так не хватало здесь в детдоме.
Роме иногда казалось, что он должен встретится с отчимом, но не чтобы выяснить, что произошло, ведь это не имело никакого значения, а как будто получить понимание самой жизни, инструкцию построения счастья
Достигнув зрелости, Рома поступил в университет по льготе, получил общежитие, но долго так не прожил. Он нуждался в том, кто с уверенностью сможет объяснить ему как поступать лучше. Марина всегда старалась занять место поближе к нему, словно ей нравилась непутевость и непонятливость молодого человека. Ей хотелось за кем-то ухаживать, ей казалось, что Роме непременно нужна помощь, тем более, он от нее никогда не отказывался. Возможно, она чувствовала, но не могла это сформулировать в голове, что все люди в душе своей добрые, просто следует их согреть доброй, если они не могут сами согреться. Ее привлекала и то, что Рома бы болен и страдал эпилепсией, ведь тогда можно было бы его не только согреть, но и вылечить. Возможно, она чувствовала, что он нуждался именно в ее помощи, просто не осознавала этой мысли.
Марина предложила жить с ней, тем более её тетя переехала и не могла общаться плотно с племянницей. По своему обоюдному убеждению, что нельзя так просто жить, молодые люди не заметили, как расписались. Роме казалось, что он облагодетельствовал Марину, Марине, что она имеет законное право ухаживать за Ромой и считаться его самой близкой родственницей.

4.

На следующий день после того, как Рома уволился Марине необходимо было уйти в институт досдавать какой-то экзамен. Они встали рано утром. Выпили чаю. У Грачева было ощущение, что ему тоже куда-то надо идти, но он силился, чтобы отогнать его. Рома смотрел на собирающуюся Марину с лаской, он еще не привык, что у него была жена. Периодически вспыхивало чувство упоенности, гордости, что так запросто можно быть взрослым и иметь жену. Женский пол казался Роме всегда загадочным, а Марина была такой простой, что он мог выставлять перед ней и свои капризы и амбиции. Иногда ему не нравилось, что она не хочет его остановить и поставить на место.
Было уже четыре часа дня, а Марина не возвращалась. Рома соскучился без компании. Ему надоело смотреть телевизор, он захотел сменить обстановку, но на улице было мерзко, шел холодный дождь, вид свинцового неба угнетал. Грачев ходил по квартире, то и дело заглядывая в окно. Потом он ненароком увидел ключи, висевшие на вешалке в коридоре — это соседка отдала Марине, прежде чем, уехать в отпуск и попросила поливать цветы. Недолго раздумывая, Рома взял их. Он подумал, что можно немного убить время, поливая цветы. Да, и к тому же можно было бы рассчитывать на похвалу жены.
Он спустился на этаж ниже и не с первого раза открыв квартиру, сменил в очередной раз обстановку.
Грачев не нашел выключателя, да и не к чему ему было включать свет. Он вытер свои тапочки о коврик перед дверью, прошел в комнату. Начал рассматривать квартиру: она выглядела гораздо уютней, чем у них с Мариной. Все было убрано и даже на телевизор была накинута белая вязаная салфетка, лениво свешивающаяся одним уголком на серую пузатую гладь. На салфетке стоял горшок с маленьким круглым толстеньким кактусом.
Рома подошел к телевизору и зачем-то повертел в руках горшок, разглядывая колючки у кактуса. На окнах также были растения. Их было до того полно, что на подоконнике яблоку негде было упасть. В довершение - в углу стояла кадка с монстерой, над которой висела икона. Ему показалось, это просто красивой картиной. Поэтому Рома не испытал никаких чувств и продолжил осматривать квартиру.
Грачев помнил, что в квартире под ним с Мариной жила не слишком пожилая пара или может быть, даже и вовсе не пожилая, но ему показалось, что соседи уже старые люди, потому что они одевались по-советски, носили пальто. Хозяйка этой квартиры имела пышную советскую прическу, как будто ее волосы высохли и остались навсегда на голове сухим пышным светлым кустом.
После того как Рома поглазел на растения на подоконнике, оценивая сколько воды потребуется на полив, он решил пойти на кухню.
Это была маленькая хрущевская кухня. Все здесь было убрано заботливой женской рукой: миниатюрные эмалированные фигурки уточек, хрюшек и курочек с петушками, которое стояли на полочке над стиральной машиной, белая тюль, свисавшая прямо до батареи, растения в горшках на окне.
Серые шкафчики напомнили ему кухню, когда он жил с семьей. Рома не помнил, какой рисунок был на этих шкафах, поэтому теперь удивился, что это был цветочный орнамент. Когда он был маленьким ему казалось, что это линии пилы которые закручиваются и образуют неправильную звезду.
Холодильник был обвешан различными магнитами в виде фигур или просто квадратов с картинками и надписями: Сочи, Анапа, Крым, Туапсе. Были и иностранные надписи. Решив немного помедлив с поливом и найдя визуально ни банки ни лейке на открытом месте, Рому потянуло открыть холодильник.
Там на пожелтевшей решетчатой полочке стояло несколько банок с закрутками. На полочках двери лежала горчица и сыр, завернутый в целлофановый пакетик. На самой нижней полочке стояла бутылка, но без этикетки.
Рома закрыл холодильник, но спустя секунду снова открыл и взял полулитровую бутылку. Она была открыта и почти полна.
Рома подумал, что неплохо бы попробовать. Может это простая вода, которой можно полить цветы. И он глотнул из бутылки. Алкоголь обжег горло.
Молодой человек редко утпотреблял алкголь, и то, если его приглашали. Но так как в компании ему доводилось редко бывать, то и получалось, что он сосвем не употеблял. Рома сразу же вспомнил, как в детдоме они исподтишка от воспитателей пробовали пиво, а потом и водку. Как это было забавно. Его не терзали муки совести за то, что это был совсем не его холодильник. Ни одна его душевная извилина не повернулась, и он уже достал черствый заветрившийся сыр и закусил. На удивление настроение его поднялось, и он снова сделал глоток. Чтобы не упасть, Рома сел на стул и продолжил закусывать уже вареньем.
Когда банка кабачкового варенья подходила к концу, незаметно отворилась дверь. Фигура хозяйки квартиры с белой шалью на голове, которую объемно приподнимали светлые волосы застыла в косяке двери. Как раз в этот момент Рома подносил ко рту ложку.
Соседка всплеснула руками. Произнесла что-то вроде: “Батюшки…” и скрылась.
Грачев немного поежился на стуле, но продолжил есть варенье, поскольку был уверен, что ничего плохого не сделал. Он уже приготовился говорить, что пришел поливать цветы. И тут же ему пришла мысль в голову наконец полить цветы. Иначе его оправдание не было бы правдоподобным. Загвоздка была только в том, что он не мог встать и в принципе его всего тянуло к низу.
Время утекло и, когда пришел участковый, Рома уже не мог шевелить языком. Он выражал огромный протест, что его ведут не в собственную квартиру, а на улицу, да еще и в тапочках без куртки. Но участковый был на машине и довез его пьяного в участок.

5.
Утро Рома встретил на диване в участке. Он проснулся рано от яркого света солнца, которое проникало через зеленоватые окна без тюли. Это была небольшая комнатка с письменным столом, Рома лежал на старом диване и был накрыт какой-то телогрейкой, которую, видимо, не он первый использовал как покрывало.
Немного болела голова, а во рту было сухо и сладко. Казалось бы, оказавшись в совсем нерадостной обстановке, Роме следовало бы огорчиться. Но он, наоборот, почувствовал в себе силы. Единственное, что его потихоньку начинала грызть совесть, что за свой поступок придется отвечать перед Мариной, а потом извиняться перед соседкой, чего он точно не хотел.
Спустя короткое время в дверь вошел участковый: рыжий коротко стриженный молодой мужчина в форме.
-А-а-а, проснулся, - насмешливо сказал он, - наделал ты шуму вчера. Я тебя еле доволок до участка. Напугал свою соседку, можно тебя уже за это посадить… - закончил твердо и с серьезностью участковый.
-Что ей будет, она меня знает. Просто хочет мне насолить, - деловито сказал Рома. - Я цветы поливать приходил.
-Знаем, знаем, а заодно и выпить.
Участковый представился как товарищ Иванов. Он сел за стол. Грачеву не хотелось портить такой приятный момент, когда день еще начинался и чувствовалась свежесть утра. В комнате было тепло, немного душно от нагретого солнцем помещения. Было видно, как мошки пыли дрожат в воздухе, поблескивая, и неспешно циркулируют по лучу, прямо от оконной рамы.
Грачев помнил, как вчера тащил его товарищ Иванов, как просил Рома, чтобы он его не бросал, ведь молодому человеку совсем не хотелось идти домой, он желал продолжения банкета.
-Твоя звонила, - что-то записывая, сказал участковый, - скоро придёт. Вон посмотри - одежду тебе принесла.
Рома посмотрел за спинку кресла. Там действительно стоял черный пухлый пакет.
-Сейчас я ей позвоню и придет, нечего здесь рассиживаться, не гостиница. Вчера сказала не тревожить, типа больной, всё такое, - продолжал участковый. - Но пора и честь знать.
- Не надо, - выговорил – Рома. - Сам доберусь.
Он уже натягивал сапоги. Они как-то не лезли на его грязные ноги. Рома заметил, что носки его были все в засохшей пыли. На джинсах были видны пятна от грязи.
-А знаешь какой сегодня день? - сказал участковый, поддерживая одной рукой подбородок, а другой глядя на молодого человека, который щурился, потому что стоял напротив окна.
-Выходной, - проговорил Рома, во рту было сухо, и он искал на столе что-то вроде графина.
-Прощёное воскресенье, - сказал товарищ Иванов, - поэтому прощаю на сей раз.
-У вас нет водички попить? - Рома начал шарить в карманах куртки, которую уже успел одеть.
Участковый отвёл Грачева в туалет. Там Рома попил из-под крана. И вода показалась ему очень вкусной как никогда. Потом его вывели на улицу. Товарищ Иванов показал, как можно добраться до дома Роме на словах, хотя Рома прекрасно знал местность. Они попрощались.
Но молодой человек не планировал идти домой так быстро. День был светел, и настроение у Ромы было светлое.  Даже скорее светло-серое, поскольку он не мог быть до конца рад из-за вчерашних происшествий, которыми сам сделал свою вину перед Мариной более тяжёлой. Все-таки он был не рад этому, не подумав изначально о том, что теперь привлек к себе еще большее внимание.
Не надо было ехать на метро, чтобы вернуться к тому дому, где он когда-то жил. Его всегда тянуло в это место. И он не раз в прошлом, возвращаясь из института, специально делал крюк, чтобы просто пройти через знакомую аллею с уже желтеющим газоном, пересечь двор с остатками железных качель, на которых он раньше когда-то катался в детстве и заржавевшим турником в виде большого колеса с сиденьями.
Он помнил, что когда-то в давно в детстве был зимний день, где он крутился вокруг железной трубы турника, держась за него одной рукой. Солнце весело сияло, а небо было синее-синее. И хоть в тот день никто из друзей не вышел погулять вместе с ним, Рома все равно был невыносимо счастлив, что было солнце, было воскресенье, что ему купили электронные наручные часы, что дома его ждал интересный мультфильм, который собирались показывать в три часа дня на Первом канале, а также что мама приготовила вкусный обед.
Он пришел в знакомый двор, чтобы еще раз почувствовать воспоминания, которые соединили его более яркое прошлое с блеклым настоящим. Словно настоящее было каким-то неправильным. В нем много чего не хватало. Раньше каялось, что счастье можно потрогать или прийти в него. Но теперь стало все сложнее: счастье должно было само как-то образоваться.
Но Роме все же хотелось, чтобы как в песне прилетел волшебник и дал ему какой-то волшебный подарок, который бы переменил его жизнь или хотя бы возможность не чувствовать на себе уныние, в которое он начинал все чаще впадать или вину в то, что он не может ничего с собой поделать.
Уже заснеженная знакомая аллея была пересечена следами ног, отчетливо виднеющимися на подтаевшем уже в порах снегу. Она шла далеко. Чтобы сократить путь Рома решил проделать несложный маневр с пересечением местности, которым пользовался не впервые. Единственная трудность этого пути заключалась в том, что пересекать необходимо было проезжую часть. Место было надёжным. Машины на этом отрезке дороги ездили особенно аккуратно, зная об особенностях местности, где даже был знак с бегущими пешеходами.
Начать несложный манёвр Рома решил с перекрестка. Он не ожидал, что внезапно появится машина, как раз в том месте, где он хочет перейти. Более того, Грачев не ожидал, что поскользнется на уже тающей наледи.
Видимо, водитель тоже не ожидал, что молодой человек сделает реверанс и поэтому вместо плавного торможения у машины получилось ударить парня в бедро, когда тот встал на ноги, как будто выпрыгнув из-под колес.
Водитель вышел из машины и помог Грачеву встать. Рома неспешно отряхивался, согнувшись. Видя, что с парнем не всё в порядке, водитель, который на вид был чуть старше Ромы, почесал затылок, нахмурился, потом спросил:
-Ты специально под колеса кидаешься? Бабла хочешь? Я тебе покажу, как деньги рубить, - это было сказано грубо, даже как-то с издевкой.
Рома промычал: “Ничего мне не надо, сам сбил, чего бычишь?!” - выпрямившись, сказал он, - «я просто переходил дорогу».
Завязывался конфликт. Водитель явно имел больше нахальства и самоуверенности, чем Рома, к тому же Грачев понимал, что не хочет сейчас создавать конфликтную ситуацию. Роме становилось обидно за то, что он является пострадавшим, на которого тут же стали клеветать.
Незаметно открылась задняя дверь машины, и оттуда вышел человек в черном пуховом пальто до колен, он был без шапки и в темных очках. Мужчина имел очень представительный вид, потому что из-под пальто виднелись выглаженные брюки, на ногах блестели черные туфли.
Машина, которая нечаянно наехала на Рому тоже имела представительный вид. Хоть Рома не сильно ее разглядывал, но оценил лоснящуюся на солнце иномарку по внешним достоинствам: широкий капот, низкая посадка, решетки радиатора будто ноздри красивого крупного животного.
Мужчина подошёл к молодым людям, давя кашу из снега под своими аккуратными туфлями и встал рядом с Ромой очевидно разглядывая его и не вынимая рук из карманов.
-Ромка, это ты что ль? - резко произнес мужчина, оглядывая сверху вниз Грачева и ударив его по плечу, - это ты, я так и знал!
Грачев пошатнулся и схватился за бедро, где был удар. Он молча смотрел на фигуру мужчины, на его бледное лицо, на котором выделялись темные очки, на бескровные бледные губы и не мог сообразить, кто его мог узнать.
Мужчина, как бы поняв замешательство, решил помочь вспомнить себя и снял очки. Грачев смотрел на светлые глаза цвета мутного льда: они не моргали и были каким-то стеклянным. У Ромы мелькнула мысль, которая была немного странна.
-Неужели это вы,…? - удивленно спросил он и замолчал. Рома словно оцепенел от неожиданности, что было похоже, будто он хотел назвать имя знакомца, но забыл. Он точно помнил его.
-Олег Владимирович, - сказал мужчина за него, - сильно тебя покалечили?
-Не знаю, - сказал Рома, потирая ушибленное бедро расцарапанной ладонью.
-Но, я смотрю, стоять ты, можешь. Ай-да ко мне, поехали, поговорим?  Или у тебя дела есть?
Грачев немного поколебался и согласился, тем более Олег Владимирович сказал, чтот тот может позвонить и от него. Грачев был уверен, что Марина не обидится, если он согласится на предложение пообщаться со старым родственником, которого не видел, можно сказать, с десяток лет.
Олег Владимирович был очень дружелюбен и очевидно рад увидеть Рому. Дел у него, как и у Ромы в этот день не было, зато был энтузиазм для встречи.
Хотя Рома не представлял, о чем они будут говорить и ему даже было несколько страшно садиться в незнакомую машину, но все равно он почему-то доверял своему отчиму, который когда-то очень давно исчез из его жизни, но был неотделим от нее  и которого он давно ждал словно волшебника.
6.
Грачев не мог бы сказать сколько жил с ними отчим. Рома думал, что хорошо помнит всю свою жизнь, легко доставая из памяти сюжеты детства и отрочества. Но всё равно со временем пазлы памяти перемешивались, и один сюжет как будто выходил вперед, загораживая собой тот, который должен быть следующим. Получилась неправильная хронология, в которой Олег Владимирович то в одних местах жизни Ромы должен был бы присутствовать, но он его не помнил, а в других отчима не могло быть, но почему-то неподвижный взгляд Олега Владимировича все равно попадал как будто в объектив Роминой камеры и был запечатлен на пленку.
Рома не мог бы точно сказать, как он относился к Олегу Владимировичу, когда был маленьким, это была и опаска и в то же время доверие, потому что Олег Владимирович влиял на маму и как будто управлял ею, а мама влияла и управляла Ромой. До Олега Владимировича жизнь была как будто не такой упорядоченной, у мамы не было возможности заниматься Ромой, он её не так часто видел. Бабушка помогала с уроками и водила в школу, контролировала Рому.
Когда в семье появился отчим, бабушка ушла на задний план, мама как будто вернулась. И тогда Рома тоже не узнал ее. Он думал и представлял свою маму одной, а она оказалась другой. Мальчик думал, что мама была умнее всех на свете, ответственнее и несла на себе много дел. Когда же она стала заниматься им, то оказалась, что мама сама часто путается в уроках, долго вникает в текст, очень переживает, что чего-то не понимает. Она и сама нуждалась в твердом плече.
Рома помнил, как не принимал отчима поначалу, и ему казалось, что это чужеродный элемент в доме, но постепенно Олег Владимирович расположил мальчика к себе. Рома помнил даже как он делал с ним уроки и навсегда запомнил фразу: “Не бывать тебе Ромка математиком, да и русский язык ты плохо знаешь, не хочешь учиться”. И действительно, Роме всё это было скучно. Особенно Олегу Владимировичу нравилось читать вслух Роме баллады Жуковского и Пушкина. Он помнил, как тот читал “Песнь о вещем Олеге” и с каким удовольствием и выражением выговарил слова под старину “отмстить”, “мчится” “рубились”.
А на словах, где змея выползает и обвивает ногу князю, Олег Владимирович улыбался и очень таинственно смотрел на Рому.
Были и неприятные моменты, связанные с жизнью с отчимом. Например, Рома иногда просыпался по ночам и ходил попить на кухню. Когда появился отчим, Роме стало неприятно ходить на кухню, потому что Олег Владимирович всё время сидел там и мог читать книжку. Да, и где ему было в общем-то сидеть, думал ненароком Рома, если в их трехкомнатной квартире все комнаты были уже заняты. Чтобы никого не будить, это можно было делать только на кухне.
Иногда к Олегу Владимировичу присоединялась бабушка, страдавшая от бессонницы, и отчим читал ей газеты. Ромин отчим был дружен с ней, хотя она не была так дружна с ним.
Рома молча входил на кухню, стараясь прикинуться каменной фигурой, памятником, который здесь был всегда, не оглядываясь на них он брал стакан, наливал воды, пил и как бы уходил, как будто его здесь и не было. Все это время он чувствовал спиной, что на него смотрят, разглядывают. Но никто никогда ему не говорил ни слова.
С одной стороны Рома не ощущал неприязни к Олегу Владимировичу, никогда не поминал его лихом, но мальчик чувствовал, что на отчиме лежит вина за смерть матери или часть вины. Она не могла не лежать, потому что перед тем, как его мама умерла от болезни, в доме случилась неразбериха: появилась незнакомая женщина, начались разговоры Олега Владимировича о том, что ему необходимо уехать, а бабушка стала его называть “упырем несчастным” и не хотела разговаривать с зятем, хотя до этого они ладили.
Мама и без того ревнивая, нервничала и запиралась в комнате, всё как будто катилось кувырком. Рома же притворился каменной фигурой тогда не только ночью, когда ходил за водой, но теперь уже и днём, когда Олег Владимирович что-то объяснял его матери за закрытой дверью спальни, но разговор этот был непонятен как будто на другом языке, и Рома не запомнил его смысла.
Грачев не чувствовал предательства по отношению к отчиму за то, что все-таки тот исчез из его жизни, оставив их с бабушкой, но понял уже тогда, что взрослые тоже совершают ошибки и что могут вести себя как им заблагорассудиться.
В глубине памяти еще были странные сцены, как Олег Владимирович целовал запястье матери, её объяснения, что она так лечится от своей болезни. Как бабушка рассуждала что лучше Роме подальше держаться от отчима, потому что он упырь и сосет кровь. Правда потом она его называла так уже без злости и даже с сожалением и всегда высказывала мнение маме, что не будет добра от этого человека.
Олег Владимирович никогда не ел и не спал, во всяком случае, как казалось. Но ко всему можно привыкнуть. И Рома привык и не задавал глупых вопросов, хотя он помнил, как пугал одноклассника, который его обидел, что позовет своего отчима, и тот высосет из него всю кровь, кричал ему: “Мой отчим - упырь!”.
Прежде чем уйти, отчим напомнил Роме сказ о вещем Олеге, который так любил ему читать. Он говорил, что жизнь - сложная штука и надо иногда жертвовать чем-то, ведь не знаешь, где можно оступиться. И он просил просто помнить о себе и если есть возможность даже поскорбеть, как в песни скорбели над могилой Олега княгиня Ольга и князь Игорь.
Когда исчез отчим, тоже словно однажды не вернувшись с работы, как и мать, бабушка говорила,  что пропал наш “упырек”. Что связался с такими же кровопийцами и душегубами, как и он сам, но не говорила, что туда ему и дорога. Когда Олег Владимирович пропал, словно опрокинув костяк, на котором держалась устройство их семьи, она не поминала его со злобой, а всего лишь приговаривала: «Помяни Господи душу усопшего раба Олега” и крестилась на окно с синим небом, потому что икон в их доме не было.

7.

Часть пути они молчали. Рома не знал, что сказать, ведь все-таки их объединяли грустные события, а веселых которые можно было не стесняясь вспомнить, почти не было. Олег Владимирович сам нарушил тишину.
-Чем занимаешься, Ромка? Как поживает Надежда Михайловна?
- Бабушку взяли к себе родственники, - тихо сказал Рома, он еле вспомнил, что так ее звали. Непривычно было вспоминать о ней, непривычно помнить ее имя.
Снова повисло молчание.
Он смотрел на поле, покрытое снегом, они уже ехали за огородом. Хорошая погода уходила, вновь становилось пасмурно.
-Доброго здравия ей, умная женщина, и жалостливая, даже меня жалела. Войну прошла девчонкой. Маргарита тоже жалостливая была, но не такая стойкая.
Роме почему-то стало неуютно. Он как будто сжался, и сам не ожидал такой реакции. Никто и никогда не обсуждал с ним родных. Его охватила волна воспоминаний. Рома молчал, чувствуя, что не в силах нормально разговаривать.
-Ну-ну, не надо, ты еще заплачь, - ласково сказал Олег Владимирович, - узнаю черты характера.
Олег Владимирович не стал больше мучить Рому вопросами, и они доехали в молчании.
Место, где жил отчим Ромы находилось за городом. Они ехали на машине минут тридцать, проезжая сначала по трассе, потом свернув на дорогу, где уже мелькнул столбик с названием города на синем фоне. Машина въехала в частный сектор. Водитель Вадим открыл ворота и въехал во двор.
Большой кирпичный дом ничем не выделялся из среды равномастных домов вокруг. С крыши его свисали засохшие стебли лиан из вьюнка, где -то сбоку залаяла собака.
-Вы один живете? - спросил Рома, когда они шли к дому.
-Не совсем, не переживай. Не с кем знакомится не придеться, - ободрил Олег Владимирович, ухмыльнувшись.
Роме непривычно было, что отчим выглядит не совсем так, как он помнил в детстве. В детстве Рома был маленьким, а теперь он был стандартного роста - метр восемьдесят, зато Олег Владимирович оказывался чуть ниже, и смотреть приходилось немного опуская глаза, как смотрел Рома на Марину. К тому же Роме никак не удавалось определить возраст мужчины. Вначале он показался ему молодым и даже тридцатилетним. Теперь идя с ним совсем близко Грачев мог думать, что Олегу Владимировичу было и за пятьдесят.  Он был коротко стрижен, чисто выбрит и непонятно было есть ли морщины на лице или нет. Это было какое-то безвозрастное лицо, застывшее во времени.
-Прости, у меня сегодня ничего не готовлено для гостей, не ждал, - развел руками Олег Владимирович, - давай закажу? Что ты будешь?
Но Рома не успел ответить, как Олег Владимирович хлопнул в ладоши: “А знаешь какой сегодня день?”
Грачев уже знал, что ответить, но не уверен был, что это могло прийтись к месту.
-Вы хотите сказать, прощёное воскресенье?
Олег Владимирович посмотрел на него удивленно, положив руки по бокам и немного откинувшись назад, как будто хотел рассмеяться.
-Масленица! Как раз последний день.
Они были уже в доме, Олег Владимирович подошел к лестнице, которая вела на второй этаж и встал напротив ступенек. Подняв подбородок и немного откинувшись, будто желая направить свой голос вверх, он крикнул очень звучно своим низким голосом:
-Настенька!
Реакции не было. Олег Владимирович подождал полминуты и крикнул опять, но уже более раздраженно: “Настя!”
В третий раз он крикнул сердито и требовательно: “Настька!”.
Послышался звук быстрых шагов. С лестницы, держась за перила белой рукой с накрашенными красными ногтями, быстро спускалась черноволосая бледная девушка с круглым пучком на голове. Он подошла к Олегу Владимировичу, не оборачиваясь на Рому, как будто не замечая его.
Олег Владимирович вежливо попросил её заказать блинов. Недолго думая, девушка спросила с чем и сколько.
-С чем ты будешь? - спросил Олег Владимирович Рому.
Тот не знал, что сказать, мялся.
-Наверное, как обычно.
-А как обычно? - допрашивал Олег Владимирович, ему, очевидно, надоедало долго ждать и поэтому он энергичным тоном подталкивал Грачева к ответу.
-С майонезом, что ли…
Девушка как будто поперхнулась или кашлянула. Было похоже, что она сдержала смех.
-Ну, что же ты, кто блины с майонезом ест? Настя, закажи со сметаной, с икрой, с рыбой, хорошо и водочки. Рома ты водочку будешь?
-Не хочу, спасибо, - Грачеву уже не хотелось пить, он боялся, что может повести себя неправильно.
-Тогда закажи вина, - сказал Олег Владимирович Насте. - Вино-то ты будешь, не откажешься.
Рома не отказался.
Отчим пригласил Рому в гостиную. Это была странная комната с обоями цвета пергамента, на которых были нарисованы метровые иероглифы посередине каждой из стен. На одной из стен висел большой плоский монитор. Рома не видел еще таких экранов телевизоров, и он подумал, что это черная доска.  В конце комнаты располагалась русская печь. Краснокирпичная с темной чугунной крышкой она выглядела очень красиво, но неуместно. Мебель в комнате была темно-красного, багрового цвета: кожаный диван, две тумбочки по бокам доски, а также высокое кресло, больше смахивающее на стул с длинной спинкой, над которым висело изображение страшной картины, загораживая часть иероглифа.
-Последний день Помпеи! - просветил Рому Олег Владимирович, глядя, как гость внимательно рассматривает полотно на стене.
Перед креслом располагался вытянутый деревянный журнальный столик, больше смахивающий на маленький обеденный стол во дворце.
Олег Владимирович предложил зажечь печку, Рома только пожал плечами. Он забыл, что надо позвонить Марине.

8.
Олег Владимирович спросил, облокачиваясь на спинку кресла.
-Как жизнь молодая?
-Нормально, - ответил Грачев, сидя на непривычно мягком диване, буквально провалившись в него.
Олег Владимирович начал аккуратно его расспрашивать о том, где Рома сейчас живет и чем занимается. На ответ, что Рома женат, Олег Владимирович удивленно пожал плечами: “Дети, что ли есть?”
-Нет, - смущаясь ответил Рома.
-Должны появиться?
-Не знаю, - подумал Рома, - не должны, вроде бы.
-Ну, это ты поспешил тогда женится, - деловито заметил Олег Владимирович.
Он очень ласково обращался, но в то же время по-панибратски, немного развязно. Такая манера поведения не была обидна, располагала, но самое главное Олег Владимирович, немного навязывал поведение. Своими вопросами он старался настроить Рому, и гостю действительно становилось легче, поскольку не надо было особенно думать, чтобы создать какое-то впечатление.
Рома Грачев обычно уходил в какую-то роль, старался показаться собеседнику приятным и сильно разочаровался, когда не мог держаться в этой роли. Играть роль быстро надоедало, и Рома становился раздражителен, иногда ленив и неразговорчив. Рома испытывал чувство разочарования к самому себе, не понимая почему ему так тяжело делать из себя то, чего он не представляет.
-Я, видишь ли, недавно приехал на родину, до этого был в другой стране. Чудом вырвался. Больше года назад. До сих пор очень рад. Уверен был, что когда-нибудь встречусь с тобой, меня всегда судьба сводит с нужными людьми, - и Олег Владимирович намеренно быстро моргнул двумя глазами.
Ромин отчим сказал вскользь, что занимается бизнесом, завязанным на знакомствах, где-то еще работает директором чего-то с коротким аббревиатурным названием и в принципе, дела его идут неплохо.
Рома не спрашивал о семейной жизни Олега Владимировича. Он почему-то сильно расслабился и погрузился в диван еще сильнее. Сам хозяин восседал в кресле с высокой спинкой. Он был одет в какую-то дурацкую черную рубашку в белую малину и положа ногу на ногу, болтал тапком в воздухе, добродушно улыбаясь. Его улыбка была даже немного самодовольной. Именно таким его помнил Рома. Когда ходил пить по ночам: в странной цветастой рубашке и скрестившим ногу на ногу.
Привезли блины. Настя, не спрашивая выложила снедь на стол из пакетов. Принесла штопор, тарелку вместе с бокалом, столовые приборы, положив возле двух бутылок вина. Олег Владимирович взял штопор и открыл вино.
-Извини, Ром, что не присоединюсь к тебе, - сказал Олег Владимирович, наливая вино в бокал, - бери, ешь, расслабься, не надо быть таким скованным, я не укушу -ухмыльнулся он.
Рома Грачев начал с аппетитом есть блины. Вино его расслабило. Он чувствовал, что Олег Владимирович сумел наладить доверие очень быстро Но в то же время, Рома ощущал на себе его стеклянный взгляд. Это не напрягало, хотя и было похоже на то, что Олег Владимирович скоро попросит оказать услугу “не в службу, а в дружбу”. Рома не мог сказать, когда и в какой момент он доверился этому человеку, но это было очень приятно, хотя и похоже на обман.
Если бы сейчас Олег Владимирович попросил выпрыгнуть в окно и броситься под машину, то, наверное, Рома бы так бы и сделал, но пока, что не совсем понимал этого.
-Знаешь ли, Ром, я ведь кое-что обещал твоей матери, - начал Олег Владимирович, - обещал позаботиться о тебе. Точнее, она с меня силой вытащила это глупое обещание, - говорил Олег Владимирович в раздумье, соединяя пальцы рук и делая из ладоней домик, облокачиваясь на подлокотники кресла. - Ты страдаешь эпилепсией?
-Нечасто, редко, очень, - задумчиво проговорил Рома. Вино дало в голову.
-Заодно и здоровье подлечим, - с какой-то усмешкой сказал Олег Владимирович. Он улыбнулся, не разжимая губ, в очередной раз показав ухмылку. -Обещания всегда надо выполнять. Я уверен, что встретились мы неслучайно. У меня мало времени. А как у тебя со временем?
Рома пожал плечами, он не знал, что можно ответить, ведь обычно он пытался убить время, оно иногда текло для него очень непосредственно и скучно.
Я говорил, что очень не хочу уезжать из своего отечества. - доходчиво продолжал Олег Владимирович. Поможешь?
-Чем смогу - помогу, - весело отозвался Грачев. Ему вообще становилось как-то приятно и весело. Отчим казался благодушным.
-Замечательно, - хлопнул в ладоши Олег Владимирович, но для этого ты должен отдать свою добрую волю.
Рома улыбнулся, он думал, что Олег Владимирович шутит.
Дальше всё напоминало небольшую постановку. Ромин отчим развернул кресло, на котором раньше сидел лицом к картине и попросил Рому сесть на освободившееся место.
Олег Владимирович спросил, что Рома видит на картине. Грачев недолго рассматривая картину сказал, что все люди боятся грома небесного.
-А ты боишься? - серьезно спросил Олег Владимирович.
-А чего мне бояться? - ответил, недоумевая Рома.
-Ну, если бы ты был там, что бы сделал?
-Наверное, побежал. Все как будто застыли и смотрят, как на них обрушится стены. Это глупо.
-А давай ты не побежишь, если ты не боишься? - вкрадчиво спрашивал Олег Владимирович сзади и над головой у молодого человека.
-Допустим.
-Я тебе прикажу, а ты не побежишь.
- Ну-у-у, хорошо, - растягивая говорил Рома. Его развезло, алкоголь разогрел тело, и Грачев чувствовал, что потеет, хотя в доме у Олега Владимировича было прохладно.
Он дальше продолжил всматриваться в картину. На секунду Роме показалось, что гром прогремел за окном или как будто грузовик вывалил что-то, отбивая железной крышкой об кузов.
Грачев подскочил. Олег Владимирович опустил его обратно, давя на плечи. Хозяин как будто не услышал звука
- Я же тебя просил не бежать, - расстроено и сердито сказал Олег Владимирович. - Я просто прошу представить, что вокруг тебя происходит не пойми что. Пусть хоть кони пляшут хоровод, но бежать не надо, потому что я тебе приказываю, не бежать.
Рома снова всмотрелся в картину. Люди на картине были такие же бледные как и Олег Владимирович, некоторые тащили других людей. Девушки с темными волосами были очень красивы, и более всего понравились Роме те персонажи, которые не суетились, как ему показалось, а просто разевали рты. Он смотрел на небо, и ему не нравилось, что оно такое хмурое, недружелюбное. Грачев так устал от плохой погоды.
На улице опять грохнул грузовик, но Рома уже не подскочил, помня, что надо слушаться Олега Владимировича. На секунду мигнул свет, и снова Рома не двигался. Он положил руки на подлокотники и мирно сидел в кресле, глубоко вздыхая, как будто становилось жарко. Олег Владимирович попросил представить Рому, что он как будто идет вглубь до “пантеры”.
-В смысле “пантеры”? - недоуменно спросил Рома
-В смысле до животного, черт его знает.
Тут он выразился нецензурно, обозвав, животное на картине матерным словом, означающим все неясное.
Рома представил, как его просили. Загромыхало над головой, как будто на втором этаже упала гиря на пол.
-Там что-то упало сверху? – спросил Рома.
-Я ничего не слышал, -заявил хозяин.
-Может, вы прекратите, трясти стул, - возмутился Грачев, кресло под ним начало вибрировать и покачиваться.
-Я ничего не делаю, -  с этими словами, Олег Владимирович отошел ко входу.
У Ромы было такое ощущение, что кресло начинают трясти за спинку.
В какой-то момент иероглифы на стенах заскакали, как и малина на рубашке мужчины.
-Может, метро рядом? - спросил Рома, - я сейчас перевернусь!
-Мы не в Москве, здесь не метро, - не без усмешки сказал Олег Владимирович, ему как будто было весело смотреть на неудобство гостя.
В итоге стул раскачался так сильно, что Рома свалился с него. Он устало поднялся и бухнулся в мягкий диван. Есть больше не хотелось. Рома смог осилить только треть из того, что заказали. Он долил остаток вина из первой бутылки в бокал.
Олег Владимирович куда-то ушел. А потом вернулся, неся на чайном блюдце четыре таблетки.
-Вот, Ромка, принес твое лекарство.
Рома принял, спросив можно ли их запить вином.
-Конечно! - не задумываясь проговорил Олег Владимирович. -Без разницы.
Рома послушно принял и запил вином, потом спросил, что это были за таблетки. На что получил ответ, что это была всего лишь” конская доза” снотворного.
-Поспи немного, выспишься на всю оставшуюся жизнь, - констатировал Олег Владимирович.
Грачев чувствовал, что ему жарко и тяжело дышать, но аура эпилепсии не приходила, хотя он несколько раз ловил себя на мысли, что совсем скоро появится давно забытое чувство, и мурашки поползут вмиг по телу.
Откинувшись на спинку, он еще поглядывал на картину и ему захотелось с кем-нибудь попрощаться. Это было удивительное чувство того, что вот скоро он уйдёт, а всё здесь останется по-прежнему. Жаль, что Марина не могла подержать его за руку. Может быть и хорошо, что у них не было детей.
За окном был слышен методичный звук дождя, тихий гул ветра. Фонарь где-то далеко отсвечивал оранжевым светом. Ветка вьюнка, раскачиваясь на крыше, иногда билась об стекло. Ее тень падала на окно, и было такое ощущение, что она своими пальцами царапая поверхность, проситься открыть, чтобы попрощаться с Ромой. Знакомая мелодия раздалась из соседней комнаты. Видимо, Олег Владимирович включил где-то магнитофон. Раздавалось: “Неси меня лесной олень в свою страну оленью…”.
Когда Рома уже засыпал, погружЁнный в диван, Олег Владимирович говорил ему: “Мне кажется, что ты и не особо-то волей обладаешь. Эх, жене-то ты забыл позвонить - констатировал Олег Владимирович.
Потом Ромин отчим занялся делом, он начал топить печь.